Трилистник и "сарацин"

Одиннадцатилетний Стефен Маккономи стоял на тротуаре и наблюдал за тем, как четверо или пятеро ребят чуть постарше его самого швыряли камни в "сарацина". Камни иногда стукались о броневую обшивку, но тех, кто сидел в транспортере, это, казалось, не очень волновало. Мальчишки что-то кричали солдатам, а потом бросили на капот трехцветный ирландский флаг. Стефен видел подобные сцены не раз: ведь если живешь в Богсайде - рабочей округе города Дерри, то волей-неволей привыкаешь к солдатам в камуфляжной форме и броневикам на улицах. Привыкаешь и к тому, что молодежь встречает англичан как оккупантов - улюлюкает им, а иногда устраивает завалы из досок и мусора на пути машин.

Трудно сказать, о чем думал парнишка в эти считанные мгновения, которые отделяли его от гибели. Возможно вспомнил, что обещал матери вернуться в половине девятого вечера; во всяком случае, когда грянул выстрел, он смотрел не на "сарацин", а в противоположную сторону, туда, где в котловине, посреди лишенных зелени дворов стоял его дом. Пройдет несколько месяцев, и свидетели, видевшие все из окон квартир, расскажут, как сначала откинулась крышка на оружейной щели броневика, а потом тело Стефена, словно пушинка, взлетело в воздух и рухнуло на газон метрах в трех от транспортера. Даст объяснения и водитель-стрелок, который будет твердить, что целился совсем в другого человека, лет 17 - 18, и не понимает, почему пластиковая пуля угодила в голову (в затылок) мальчику. Но все это, повторяем, случится позже, а пока двое прохожих, которые оказались поблизости, кричали солдатам:

- Он ранен! Мы заберем его.

- Только попробуйте подойти, уложу и вас, - с усмешкой бросил водитель.

Второй солдат что-то сказал напарнику. Минуты через три ирландцы услышали: "Возьмите его". Прикрывая головы руками (дуло с пластиковыми пулями было все еще направлено в их сторону), взрослые подняли Стефена и перенесли во двор. Потом была больница - сначала в Дерри, затем в Белфасте, где есть первоклассные хирурги. Мария Маккономи все поняла, как только увидела аппарат, нагнетающий воздух в легкие, и капельницу на ноге. Доктор сказал: "Мозг безнадежно поврежден, хотя сердце еще работает. Есть выбор: поддерживать сердце какое-то время или сейчас отключить машину". Мать снова посмотрела на сына и прошептала: "Хочу, чтобы он был дома с братьями".

На похороны собралась масса народа, наверное, более тысячи человек. И когда расходились по домам, то воздух был словно насыщен разрядами гнева; казалось, чиркни спичкой, и полыхнет пламя бунта. Английское командование подготовилось, подтянуло войска, и день кончился без стычек. Но Богсайд ничего не забыл. Огромные глаза Стефена смотрят на улицу, где разыгралась трагедия. Кто-то начертал его портрет несмываемыми красками прямо на бетонной панели дома.

А если подняться чуть выше по холму в центр города, то непременно увидишь на площади скромный монумент, на котором выгравированы имена 13 ирландцев, погибших 30 января 1972 года, в день, который здесь называют "кровавым воскресеньем". Тогда несколько тысяч человек вышли на мирную демонстрацию, требуя предоставить всем гражданам Ольстера равные права, а парашютисты встретили манифестантов огнем.

Такое не вычеркнешь из памяти. Чем длиннее список павших, тем шире пропасть между большинством ирландцев и Лондоном, тем меньше шансов на то, что ему когда-либо удастся умиротворить провинцию с помощью военной силы или даже политических маневров.

Мария Маккономи все взрослые годы провела у домашнего очага. О политике прежде не очень задумывалась. А сейчас говорит, смахнув слезы: "Пытаешься как-то справиться с тем, что случилось. Заботишься о двух оставшихся ребятах, оберегаешь их, как можешь, но ведь пока британцы здесь остаются, мира не будет. Вот что самое страшное".

В крохотной квартирке Марии собрались соседи и ближайшие родственники. Тетка Стефена, сама еще подросток лет пятнадцати, видно, не в первый уже раз задает вопрос: почему они это сделали, если даже судья, расследовавший убийство, признал, что стрелять не было нужды, опасность броневику не угрожала?

- Хотели преподать урок. Английское командование считает: нужно посильнее надавить на население, укрывающее партизан, и тогда оно перестанет их укрывать. Огонь по детям - это форма нажима на всех нас, - жестко произносит женщина, сидящая у окна.

Не знаю, каков был на самом деле расчет тех, кто посылал бронемашины в Богсайд, заглядывать в штабные бумаги английского гарнизона не приходилось. Но вот очевидный факт: репрессии со стороны властей только поднимают популярность среди католической общины партии Шин фейн, которая открыто заявляет, что в борьбе за независимость и объединение Ирландии могут идти в ход как политические, так и военные средства. Недаром кандидаты от этой партии, связанные с подпольной Ирландской республиканской армией, все чаще проходят на выборах то в муниципалитеты, то в местную ассамблею, то в парламент. Причем очень многие избиратели, на которых партия опирается, вовсе не одобряют военную кампанию ИРА. Их голоса - это голоса протеста против британского правления.

Из Дерри едем обратно в Белфаст. Шоссе бежит мимо аккуратных белых коттеджей, вьется по склонам холмов, покрытых сочной зеленью. Смотришь по сторонам - и понимаешь: не зря Ирландию называют изумрудным островом. Останавливаемся на обочине. Тишина. Воздух, не замутненный автомобильными выхлопами, силуэт собора на горизонте. Бунты, пожары - все это выглядит отсюда бесконечно далеким. Кажется, "сарацины" никогда не оставляли следов на этих пастбищах, где цветет трилистник - растение, которое большинство ирландцев считает национальной эмблемой.

Пастораль кончилась, как только попали в столицу провинции. Мотки колючей проволоки на ограде вокруг торгового центра, руины сожженных строений, которые подкрадываются почти вплотную к гостинице. В фойе отеля продаются вечерние газеты. Самая свежая новость - перестрелка в фабричном районе Западного Белфаста.

Здешних читателей таким сообщением не удивишь. Волнения не стихают с конца 60-х годов. Эпицентрами их становятся попеременно то Белфаст, то Дерри. На рабочих окраинах взрослеет поколение, которое не видело ничего, кроме разрухи да пластиковых пуль. Передо мной это поколение предстало в образе трех чумазых худых парней, возившихся у ржавого автомобиля.

По всем стандартам такой колымаге место на свалке. Но ребята подкрашивали кузов, промывали карбюратор и явно собирались вернуть ее к жизни. Плотный механик по имени Джим присматривал за работой. Словом, все походило на обычный учебный цех, но молодежь в нем трудилась не совсем обычная. Каждый успел получить судебный приговор за угон чужой машины. Значит, воры? Нет, шли на риск вовсе не ради корысти. Среди подростков стало считаться шиком увести машину и промчаться на ней на бешеной скорости через контрольно-пропускной пункт, где дежурят солдаты. Повезло - ходишь в героях, не повезло - получишь свинец в спину. Ну, а тех, кого задержали, в конце концов посылают в мастерскую для "перевоспитания".

- Стараемся наставить их на путь истинный, учим обращаться с техникой и даже разрешаем погонять по мототреку, раз уж они так любят быструю езду, - объяснил Джим. - Но что дальше? Не только у моих подопечных, с судимостью, но и у "чистых" ребят шансов на постоянную работу нет никаких. Поговорите с ними - убедитесь сами. Живут только сегодняшним днем... Ведь даже если начнется оживление в Британии, у нас все останется по-прежнему: большинство заводов закрылось, крупный бизнес обратно не заманишь.

Джим прикрикнул на парней, в шутку затеявших потасовку у ограды, потом сказал, словно размышляя вслух:

- Да и как задать им позитивный заряд? Поймите, я против насилия, но когда любого из нас могут задержать на улице или арестовать дома, засадить в одиночку на неделю и выбить признание, какое нужно охранке, то как называть такие порядки? Ребята видят, что творится вокруг. Стоит ли удивляться тому, что ИРА не испытывает недостатка в добровольцах.

Встреча в мастерской как бы повернула передо мной североирландский кризис еще одной гранью. Ольстер - не просто охваченная волнениями провинция Соединенного Королевства, но и экономически самая бесправная. По официальной статистике, здесь в 1983 году без работы остался каждый пятый, а в католических районах, говорят, каждый третий.

Деление на районы по религиозному признаку пошло еще с тех времен, когда протестантские переселенцы из Британии покоряли католическую Ирландию огнем и мечом. Правда, сейчас пресса старается использовать менее одиозную терминологию. Католиков чаще именуют ирландскими националистами, а протестантов, сохраняющих верность британской короне, - лоялистами. Но суть от этого не меняется.

Человеку, впервые попавшему в Ольстер, трудно даже представить, как глубоко сектантство проникло в поры здешнего общества. Помнится, три года назад я решил добраться на такси до западной окраины Белфаста, где было неспокойно.

Пожилой шофер посмотрел на меня с сожалением: "Если хотите попасть в переплет, это ваше дело, - сказал он. - Но мне туда хода нет". Оказалось, здесь действует неписаная конвенция: таксисты-протестанты обслуживают свою часть города, католики - свою. Сегрегация распространяется на школы, пивные, клубы и даже праздники. Кому она на руку? Конечно, не рабочим. Пролетарские районы Белфаста, независимо от того, последователи какой церкви там живут, раскрывают перед вами одинаково безрадостную картину запустения и трущоб. Кто же подогревает вековую рознь?

Разгар лета - сезон маршей оранжистов. Так называют себя члены ордена, созданного в честь Вильгельма Оранского, разгромившего в 1690 году католиков. Орден вроде бы считается тайным, но какая тут тайна, когда на шествие оранжистов вышли киты политики, бизнеса и землевладения. Гремят барабаны, пронзительно заливаются флейты. Мужчины в сюртуках, поверх которых наброшены оранжевые шлейфы, вышагивают вслед за церемониймейстером, виртуозно раскручивающим жезл. Впечатляющее зрелище! Но если принадлежишь к другой общине, то лучше сидеть дома, заперев дверь на все замки. Потому что, наслушавшись славословий о победе 1690 года и дождавшись, когда киты разойдутся, "мелкая рыбешка", бывает, начинает громить католические кварталы.

Вот тут-то на сцену выходят "силы безопасности", заявляя, что они в данном случае всего лишь беспристрастные рефери на ринге. Но в гетто Белфаста и Дерри знают цену этой беспристрастности. Ведь секретные вооруженные отряды, которые созданы под "зонтом" ордена оранжистов, и подразделения ольстерских королевских констеблей (полиции) - одного поля ягода. Тесные связи между ними стали достоянием гласности после убийств нескольких видных националистов. На суде выяснилось, что члены "добровольных" формирований лоялистов, которые творили расправу, одновременно служили в полиции.

Собственно, этого не отрицает и А. Тайри, глава полувоенной Ассоциации обороны Ольстера, с которым мне довелось побеседовать. Внешне этот человек меньше всего походил на предводителя ультра. Рубаха с распахнутым воротом, кружка чая в руках, широкое, добродушное лицо. Но откровения его звучали зловеще.

- Засылаем своих людей в полицию, не скрою, - говорит он. - А что прикажете делать? Ведь наша задача - обеспечить оборону протестантского населения любой ценой.

- Газеты пишут, что ваши люди повинны в убийствах на религиозной почве.

Тайри взглянул на помощника, помолчал, потом ответил:

- Бывали такие случаи лет пять назад, но мы этого не одобряем. Наша политика - уничтожать членов ИРА, иными словами, терроризировать террористов.

Я не стал спрашивать, сколько боевиков насчитывает ассоциация, открыто исповедующая тактику террора, но в прессе сообщалось, что их до 10 тысяч. Цифра немалая для провинции с полуторамиллионным населением.

Это необычное интервью должно было стать последним во время командировки в Ольстер. И вдруг еще одна встреча, только в роли интервьюируемых оказались мы с коллегой из "Нового времени". На дороге, ведущей к аэродрому, нас останавливает солдат с карабином в руках: "Поставьте машину посередине шоссе между бронетранспортерами, откройте багажник. Кто такие, ваши документы. Цель поездки?"

Офицер, сидевший в раскрытой кабине броневика, записывал, а солдат задавал вопросы и был весьма корректен. Я подумал, что "томми" хорошо натренированы и могут быть убийственно корректными. До поры до времени.