На подмостках вестминстера и вокруг него

В тени Большого Бена

Бронзовый Оливер Кромвель, повернувшись спиной к Вестминстерскому дворцу, задумчиво взирает с пьедестала на поток машин, катящих по площади. Когда грозный лорд-протектор наводил ужас на роялистскую аристократию, на месте нынешнего парламента высилось здание куда более скромной архитектуры и размеров. Но уже в те времена заседаниям палаты общин предшествовала процессия спикера.

Чтобы понаблюдать эту церемонию, я прошел мимо памятника Кромвелю к воротам Св. Стефана и поднялся в центральный холл. Ровно в два часа дверь распахнулась, и в зале появился здоровенный мужчина в черном камзоле, белых чулках и ботфортах с тяжелой булавой на плече. Это был пристав. За ним шествовал спикер в парике и тунике со шлейфом, который несли помощники.

Процессия неторопливо проследовала по коридору. После того как булава - символ авторитета спикера - была водружена на стол и совершен обряд молитвы, в палате начались дебаты.

Рядовой англичанин наверняка не разбирается в хитросплетениях здешних традиций, не знает он и мудреных правил, которые регулируют работу палаты. Зато ему еще в школе внушают мысль о том, что Вестминстер начал представлять интересы граждан раньше, чем законодательный орган в какой-либо другой стране, и по сей день остается оплотом парламентской демократии. Об этом же постоянно толкуют с официальных трибун.

Однако, как говорится, от повторения слова "халва" во рту не станет сладко. В последнее время общественность все больше убеждается в том, что парламент утратил контроль над исполнительной властью. В этом плане характерен опрос общественного мнения, проведенный по заданию еженедельника "Экономист". Он показал, что, по мнению британцев, заднескамеечники (то есть рядовые депутаты) пользуются куда меньшим влиянием на политику кабинета министров, чем чиновничья бюрократия и частный бизнес.

Что же за сдвиги происходят в структуре власти в Англии и какую роль играет в ней Вестминстер?

В палате общин насчитывается 650 мест для депутатов, или, как их принято кратко именовать, "эм-пи". Когда в 1983 году тори получили на выборах 397 мандатов, М. Тэтчер объявила итоги голосования триумфом ее партии. Тем не менее даже "Санди тайме", с энтузиазмом поддерживавшая во время предвыборной борьбы консерваторов, вынуждена была констатировать: "Ни одни результаты выборов со времени введения всеобщего избирательного права не были столь скандально несправедливы. Премьер, торжествуя, воцаряется на Даунинг-стрит не на основе взлета популярности, а благодаря несправедливой избирательной системе".

Что имеет в виду газета? То, что в Англии принят мажоритарный метод подсчета голосов, при котором распределение депутатских мест определяется не общим числом избирателей, проголосовавших за партию, а ее относительным превосходством по сравнению с соперниками в отдельных округах. Эта система позволила консерваторам утроить в палате свой перевес над оппозицией, в то время как доля голосов, полученных ими, уменьшилась и составила всего 30,8 процента зарегистрированных избирателей.

Как видим, если правительство опирается на большинство мест в палате, это еще не означает, что оно представляет большинство народа. Тем не менее полномочия британского кабинета огромны, некоторые здешние специалисты по государственному праву называют их даже диктаторскими. И хотя вся парламентская процедура призвана создать впечатление, что ни один важный шаг не может быть сделан без всестороннего публичного обсуждения в палате, фактически правительство зачастую либо вообще не спрашивает ее согласия, либо предлагает проштамповать решения, которые были заранее заготовлены чиновниками за ее стенами.

Палату общин часто называют "старейшим клубом Европы". Действительно, это прямоугольное помещение с рядами зеленых кожаных скамей чем-то напоминает гостиную. По размерам она в четыре раза меньше американской палаты представителей, в которой меньше членов. Интимность обстановки подчеркивает и то, что "эм-пи" обычно не читают своих речей. Для того чтобы начать дискуссию, достаточно присутствия четверых человек, а кворум для голосования - сорок. Зрителю, впервые попавшему на галерею для публики, сразу бросается в глаза, как часто депутаты выходят и входят, раскланиваясь со спикером и перешептываясь с коллегами. Все это, гласит традиция, создает настроение палаты, с которым ни один премьер не может не считаться.

На самом деле двадцатый век принес достаточно свидетельств того, как кабинеты предпринимали политические акции, заключали международные сделки, от которых зависела судьба британцев, даже не ставя парламент в известность. Например, в полной тайне от него английские и французские военные эксперты договорились в начале столетия о координации действий своих армий. Это послужило неотъемлемой частью подготовки к первой мировой войне.

Особенно ясно бессилие парламента проявилось в вопросе о создании атомного оружия и его размещении на английской территории. В 1943 году Черчилль и Рузвельт заключили соглашение о сотрудничестве в производстве атомной бомбы. Британцы узнали о нем впервые только через два года после окончания войны из опубликованной переписки американского сенатора Ванденберга.

В 1948 году был сделан первый шаг к превращению Британии в ядерный плацдарм США: Уайтхолл (так по названию улицы в центре Лондона, где расположены важнейшие министерства и учреждения, часто называют английское правительство) разрешил американским атомным бомбардировщикам базироваться на здешних аэродромах. И снова парламентариев не спрашивали. Вместо этого военные ведомства двух стран выпустили пресс-релиз, составленный таким образом, чтобы читатели могли подумать, будто речь шла лишь о временном, учебном визите американских ВВС.

История повторилась, только приобретя еще более угрожающую форму, в восьмидесятых годах, когда Вашингтон навязал ряду западноевропейских партнеров крылатые ракеты. Договоренность об этом была зафиксирована сначала на сессии НАТО, а парламенту, невзирая на бурные протесты оппозиции, это решение представили уже как свершившийся факт.

Несмотря на престиж, который сопутствует званию "эм-пи", избранники народа отнюдь не застрахованы от преследования со стороны секретных служб. Это вновь подтвердили признания двух бывших сотрудников контрразведки Эм-ай-5. Выяснилось, что Эм-ай-5 вела слежку за членом лейбористской фракции X. Хармэн, а также, без чьей-либо санкции, подслушивала телефонные разговоры многих профсоюзных лидеров. Разоблачения раскаявшихся агентов вызвали фурор в палате. Лейбористы, да и представители других оппозиционных партий призвали ограничить самоуправство рыцарей плаща и кинжала, попирающих суверенитет парламента. И чем, спрашивается, завершился этот демарш? Ровным счетом ничем. Премьер-министр просто-напросто отклонила требование об установлении хотя бы номинального парламентского надзора за деятельностью секретных служб под тем предлогом, что это помешает им "защищать свободу" британских граждан.

Но если Вестминстер оттеснен на задний план в решении вопросов национальной безопасности, то, может быть, за ним сохраняется непререкаемое верховенство в разработке законодательства, касающегося экономики, внутреннего государственного устройства? Посмотрим, как обстоит тут дело. Любой билль (законопроект), прежде чем стать законом, проходит две стадии: сначала его готовит соответствующее ведомство на Уайтхолле, а после публикации он передается в парламент. Первая из двух стадий - самая важная, так как именно в это время чиновники проводят секретные консультации с представителями большого бизнеса. Скажем, если законопроект затрагивает индустрию в целом, будут организованы встречи с капитанами промышленности, а когда речь идет о коммерции, то понадобятся "советы" председателей торговых палат.

Конечно, финансово-промышленный капитал может влиять на курс государственного корабля непосредственно через своих посланцев в правительстве: недаром же большинство консервативных министров прежде занимали посты директоров компаний. Но кабинеты меняются, министры приходят и уходят, а бюрократия остается на своем месте. Вот почему Сити давно установил с ней теснейшие связи, которые в конечном счете предопределяют характер законодательства, одобряемого Вестминстером.

Правда, депутаты вносят в билли поправки, а иногда даже "заворачивают" их. Весьма распространенный прием - затянуть заседание с помощью нескончаемых словопрений, чтобы правительству не осталось на данной сессии времени довести законопроект до фазы голосования. Весной 1985 года, например, по этой части на заседании, длившемся почти сутки, отличился консерватор И. Лоуренс. Он открыл рот в 5.12 утра, а закрыл его в 9.35 утра, едва не побив рекорд продолжительности речи, зафиксированный около полутораста лет назад. Благодаря этому флибустьеру Лоуренсу и его единомышленникам удалось добиться того, что законопроект, санкционирующий флуоридизацию питьевой воды, был отложен.

Но многих ли, спрашивается, волнует эта самая флуоридизация? Зато когда на повестку дня выносится билль, которому лидеры правящей партии придают серьезное значение, механическое большинство гарантирует, что он пройдет. "Хлыст" парламентский организатор партии позаботится о том, чтобы рядовые "эм-пи" к девяти часам вечера находились в палате и проголосовали так, как желает глава фракции. Сам термин "хлыст" взят из жаргона охотников. Во время травли лис егеря, пользуясь хлыстом, не дают гончим отбиться от стаи. В применении к Вестминстеру задача "хлыста" состоит в том, чтобы держать в поле зрения каждого из своих двадцати - тридцати подопечных и вовремя передавать им инструкции руководства. "Хлыст" - влиятельная фигура. Ведь большинство депутатов мечтает получить пост в правительстве или, на худой конец, в парламентской комиссии. И от доклада организатора зависит, дано ли осуществиться этим амбициям.

У премьера есть и другие козыри, позволяющие водить своих заднескамеечников на коротком поводке. Если вдруг значительное число их вздумает "взбунтоваться", глава правительства может распустить палату, не спрашивая ни у кого согласия. Он, кстати, обладает также единоличным правом назначать и увольнять любого министра без санкции палаты.

Сказанное отнюдь не подразумевает, что парламент больше не служит форумом для критики истэблишмента. Нет, дебаты порой бывают жаркими. В час вопросов, с которого четыре раза в неделю начинаются заседания, оппозиция нередко ставит правительство в затруднительное положение. С другой стороны, никто не в состоянии принудить министра отвечать правдиво. И поскольку вопросы подаются заранее в письменном виде, то чиновники, готовящие проект выступления министра, всегда могут составить его в нарочито туманных тонах. Более того, на Уайтхолле особенно высоко ценят сотрудников, которые умеют набросать проект ответа, краткого по форме, выглядящего исчерпывающим, а на деле ничего не раскрывающего.

Впрочем, министры могут вообще не отвечать депутату, заявив, что дать информацию на данную тему - значит нанести ущерб "интересам публики". А могут прибегнуть и к прямой лжи. Именно так поступил государственный министр обороны, когда ему пришлось разъяснять лейбористу Т. Дейеллу, почему во время военного конфликта в Южной Атлантике английская подводная лодка предательски потопила аргентинский крейсер за пределами "зоны войны", провозглашенной Лондоном. Министр сообщил Дейеллу фальшивые данные о передвижении крейсера и подводной лодки. Обман, очевидно, так и не был бы раскрыт, если бы сотрудника министерства К. Понтинга, готовившего ответ, не заела совесть и он не отправил депутату письма, где рассказывалось о махинациях министра. Нечего и говорить, что карьера честного чиновника на Уайтхолле на этом закончилась.

При всей ожесточенности атак оппозиции на правительство они, конечно, не выходят за пределы словесной войны, или, как говорят англичане, показных боев, которые порождают среди населения иллюзию того, что палата о нем заботится. Роль парламента как амортизатора, смягчающего общественное недовольство, оценена правящим классом по достоинству. Недаром бывший премьер Г. Макмиллан отмечал: "Можно сказать много хорошего о показных боях. Они куда приемлемей, чем настоящие"...

Вестминстер хранит верность традициям, оставшимся с той далекой поры, когда буржуазия отстаивала суверенитет парламента в противовес деспотизму монархии. Ежедневная процессия спикера - один из элементов этого ритуала. Но если в эпоху буржуазной революции он имел антифеодальный смысл, то сегодня помпезная процедура маскирует тот факт, что праматерь парламентов все больше уступает свои прерогативы исполнительным органам. Судьбы страны теперь вершат те, кто располагается в тени Большого Бена, - хозяева кабинетов на Уайтхолле и в Сити.

"В середине прошлого века палата общин была носителем реальной политической власти. За истекшее время положение коренным образом изменилось. Палата продолжает, правда, занимать центр политической сцены, но она давно перестала быть центром политической власти. Все важные решения теперь принимаются втайне, за сценой", - отмечали исследователи английской государственности Дж. Харви и К. Худ.

К этому следует добавить, что при администрации правых тори эрозия авторитета Вестминстера еще больше усилилась.