IV. Сельский быт Англии (село; поместье; крепостное право; эмансипация)

Слияние англосаксов и норманнов в один народ открывает собою этот период. Завершает же его упрочение в Англии образа правления "наполовину монархического, наполовину республиканского", по выражению первого из его теоретиков, сэра Джона Фортескью, канцлера королевства при Генрихе VI и автора латинского трактата "Похвала английским законам". В промежуток между обоими важнейшими явлениями английской жизни происходит не столько отмена, сколько вымирание крепостного права; развивается местное самоуправление, возникает представительный строй и конституция, - та самая, из-за сохранения которой завяжется борьба между парламентом и королевской властью в последние годы правления Елизаветы Тюдор и в царствование двух первых монархов из династии Стюартов. Все эти явления настолько значительны сами по себе, что знакомство с ними, хотя бы и в беглом очерке, необходимо для правильного понимания судеб английского народа. Начнем с изучения общественного развития Англии со времен последних двух Плантагенетов и оканчивая вступлением на престол династии Тюдоров. Наш очерк естественно должен обнять собою краткое изложение судеб высших сословий в Англии, жителей деревни и жителей города.

Крестьянство. В своей истории англ. поместья проф. Виноградов касается древнейшего строя деревни и изображает его приблизительно в след. виде. В ее административном строе мы должны отметить существование бок о бок единоличных управителей или старост, "герефа", и коллегиального совета, своего рода сельского веча, одновременно административного и судебного органа. Старосты часто выбирались из свободных людей; всякий раз, когда сельским поселениям приходилось играть какую-либо административно-политическую роль, старосты выступали в качестве их необходимых представителей. Появляются ли села перед лицом королевских судей или королевских комиссаров для производства какого-либо обследования - в число составляющих депутацию четырех или шести человек постоянно включается староста, а ближайшим его коллегой является священник. В старосте соединялись две должности: управляющего землями помещика и главы крестьянской общины, - приказчика и вождя деревни.

У нас мало данных для того, чтобы судить, как составлены были сельские сходы, или "halimots"; мы встречаем упоминание о них в Книге Суда: старосты собирают их для разрешения вопросов местного управления. Обязанность посещать созываемые старостами местные сходы не раз упоминается в том же памятнике; село имеет свой особый сход, отличный от собраний сотенного суда и от собраний графств.

Деревенские сходы, по всей вероятности, устраивались под открытым небом; в позднейшее время мы находим их устанавливающими местные распорядки и постановляющими штрафы с нарушителей издаваемых ими обязательных постановлений; этим постановлениям подчинялись не одни крепостные, но и свободные держатели. Пайщик, участвовавший в общем хозяйстве села, - а таким, как мы видели, был всякий владелец надела, полного или частичного, - участвовал и в платеже податей, он состоял в этом отношении в складчине с прочими жителями села (in scott and lot); село же сносилось по вопросу об этих платежах с шерифом и казною. Подати налагались правительством на графства, затем распределялись на сотни и, наконец, раскладывались между сельскими поселениями, которые затем распределяли приходившиеся на их долю суммы между своими членами. Сбор по "гайдам", с которого начинается в Англии история податного обложения, как и сбор "датских денег", возлагался на округа: весь округ, в целом - и в отдельности, составляющие его единицы, города и деревни, - сообща отвечали за взнос всей суммы и гарантировали ее поступление круговой порукой. Сборы производились не всегда деньгами, а также натурой; деревенские веча распределяли как эти сборы, так и повинности. Сельский сход выступал и в роли собрания союза пайщиков, пользующихся правами на землю, ведущих хозяйство до некоторой степени сообща, собрания владельцев полных и половинных виргат и боват. Для того, чтобы система наследственных держаний могла оставаться более или менее неизменной, необходимо было найти средство для поддержания единства паев. Эта неизменность в скандинавском и древнегерманском праве обеспечена была до некоторой степени запретом допускать женщин к наследованию земли. Вероятно, нечто подобное существовало и в Англии по отношению к т. наз. фолькланду; сказать, однако, что крестьянские наследства всегда и всюду являлись неподлежащими разделу, нельзя в виду существования не в одном Кенте, но также и в графстве Сёссекс, несомненно, еще со времен англосаксов, т. наз. обычая гавелькайнд (gavelkind). В русской литературе высказано было то мнение, что с древнейших пор в Англии, как и в некоторых странах континентальной Европы, занятых также германцами, установился порядок единонаследия. Как позднее в феодальной среде недвижимое имущество доставалось одному старшему сыну (майорат), так в крестьянстве - одному младшему (минорат). Такой обычай известен был в средневековой Англии под назв. - боро-инглиш (borough english), т. е. обычай английского или англосаксонского поселения. Есть поэтому основание предполагать, что всюду, где были саксы, - а крестьянский класс главным образом составился из них, - действовал и этот обычай, впоследствии удержавшийся главн. обр. в городских округах. Если стать на эту точку зрения, то придется в равном разделе наследства Кента видеть пережиток кельтских порядков, т. е. не общее правило, а исключение.

Мне кажется, что нет возможности остановиться на той мысли, что общим правилом было единонаследие младшего сына, или чтобы этот порядок где-либо был древнейшим; всюду, где мы встречаем его, ему предшествует начало совместного обладания всей семьей, всеми сонаследниками крестьянским двором и его наделом. "До норманнского завоевания", - пишет Виноградов, - "весьма часто встречалось нераздельное обладание имуществом всеми сонаследниками (in paragio)". Такой обычай распространен был между членами высшего сословия, танами, но мы находим его и в крестьянской среде. Будем ли мы признавать существование на первых порах нераздельности крестьянского двора или допустим установление еще в англосаксонскую эпоху принципа наследования его младшим сыном вместе со всем наделом - нам одинаково легко будет понять, почему в английских селениях так долго держалась, помимо всяких частных или общих переделов, неизменность надела. Но и она должна была со временем уступить место их дроблению на части; оно не сделалось, однако, произвольным, а было приурочено к требованиям, вытекавшим из хозяйственной практики т. наз. "супряги", т. е. участия дворов в поставке рабочего скота для впряги в общий плуг. Так как ходячей практикой был тяжелый плуг с упряжью в шесть или восемь голов, то признано возможным дробление надела, таким образом, чтобы низшей единицей была, по крайней мере, бовата земли - земля одного быка, одного из восьми, впрягаемых в плуг; это значило, что дробление не могло идти далее восьмой части.

Бросим теперь беглый взгляд на правовое положение крестьянства в первые два столетия, следовавшие за завоеванием. С норманнским нашествием прекратился свободный переход крестьян с места на место, который существовал еще в англо-саксонский период, и в то же время положение рабов поднялось до уровня крепостных. Хотя источники и различают "servi" от "native", но наделенные землею рабы так же крепки к земле, как и надельные крестьяне; на виллана перешло старинное уподобление раба вещи, чем объясняется и то, что все приобретения, им сделанные, считаются собственностью господина. Один юридический писатель XII в., Гленвиль, открыто провозглашает это начало. Судьба крепостного крестьянина или виллана не может измениться по его воле. Это признает автор составленного в эпоху Генриха I трактата о казначействе, говоря, что людям крепким к земле, которых мы называем вилланами, нельзя выйти из своего состояния при несогласии на то их господ. То же заявляет Гленвиль, отказывая крестьянам в возможности откупиться от помещика своими сбережениями, так как последние принадлежат хозяину. Крестьянину недоступны, поэтому, занятия, предполагающие необходимо свободное состояние: воинская служба, вступление в священнический сан и вообще - в ряды духовенства. В первоначальной своей редакции Assize of arms 1181 г., по верному замечанию Метленда, имеет в виду вооружение одних только свободных людей.

В свою очередь Кларендонские постановления, в XVI своей главе, запрещают посвящение в духовенство крестьянских детей без согласия собственника, на землях которого они рождены.

В мнимых законах Генриха I, как и в трактате Гленвиля, крепостное состояние представляется переходящим то от отца к сыну, то с молоком матери, всего же чаще наследственным в обеих линиях, раз этого желает помещик.

Отсюда то последствие, что помещик может воспротивиться браку своей крестьянки со свободным человеком и, вообще, осуществляет контроль за выбором невестой супруга, так как этот выбор может повести к потере рабочей силы, представляемой наследником.

В протоколах вотчинных судов можно встретить упоминание о взимании штрафов, известных под наименованием leger или letherwyte, с лиц, вступающих даже в незаконное сожительство с крестьянкой; эти штрафы поступают в пользу ее помещика. В одной рукописи дается такое именно толкование этому термину, не оставляющее сомнения, что наказание назначено не за безнравственность, а за нарушение прав помещика.

Из крепостного состояния нет другого выхода, кроме отпущения на волю. Мнимые законы Генриха I говорят о выдаче таких вольных в церкви, на рынке, на собрании графства и сотни, в присутствии свидетелей и под условием платежа 30 динариев помещику с каждого отпускаемого на волю лица. Но уже то обстоятельство, что такой платеж противоречит принадлежности всей движимости крестьянина его господину, позволяет сомневаться в том, чтобы составитель только что упомянутой частной компиляции имел в виду действительную практику. В мнимых законах Вильгельма Завоевателя также заходить речь об отпущении на волю перед шерифом, другими словами - в суде графства, причем символом свободы является наделение оружием; но и этот текст надо считать позднейшей вставкой.

Современник Генриха II, Гленвиль, признает существование двух порядков отпущения на волю, подобие которым мы встречаем и на континенте Европы. Господин или объявляет крепостного свободным от всяких обязанностей по отношению к нему и его наследникам, или отчуждает крепостного третьему лицу под условием отпущения его на волю.

Но и независимо от эмансипации, уход из поместья, сопровождающийся непрерывным жительством в течение года и дня в пределах города или вообще места поселения свободных людей, имеет последствием дальнейшую свободу от крепости.

Так как во многих городах, как мы увидим впоследствии, полное гражданство принадлежало только лицам, включенным в состав так наз. торговой гильдии, - которая, в силу откупа у казны следуемых с города поступлений, приобретала право автономного заведования его хозяйством и управлением, - то немудрено, что в них недостаточно было одного поселения, но требовалось еще включение в ряды этого пополняемого путем выборов сообщества. Вот чем объясняется то, что Гленвиль, говоря о выходе из крепостной зависимости таким, можно сказать, косвенным способом, формулируем условия этого выхода след. словами: "буде крепостной человек спокойно в течение года и дня пробудет в каком-либо привилегированном местечке, так что его даже примут в состав его жителей или в гильдию, на правах гражданина, он тем самым приобретет свободу от крепостного состояния".

Еще важнее для определения общественного положения вилланов то обстоятельство, что, как видно из законов Вильгельма Завоевателя, помещик не вправе был удалить с земли ее возделывателей до тех пор, пока последние исправно несли лежавшие на них службы.

Хотя приведенные постановления не говорят прямо о native, или крепостных по рождению, но последняя статья редактирована так широко, что, очевидно, включает и их в число тех terrarum coloni et terraruni exercitores, в пользу которых она издана. Есть в ней и другая норма, которая не в меньшей мере призвана была обеспечить имущественные интересы крепостных людей, чем только что упомянутая. Поместный обычай, регулировавший размер крестьянских служб и платежей, был возведен на степень общеобязательной нормы, объявлявшей, что возделыватели земли не должны быть обременяемы свыше должного и раз установленного.

Из сочетания этих двух правил необходимо вытекало то, что крестьянин не мог быть продан без земли, и новый собственник не вправе был предъявить к нему больших требований, чем те, какие удовлетворяемы были им раньше. Таким образом, положение крепостного даже по отношению к помещику не могло считаться бесправным; по отношению же к третьим лицам оно соединялось более или менее с преимуществами свободного состояния. Это следует сказать во всяком случае о сфере гражданских прав, если непубличных. Тогда как право носить оружие было ограничено, по крайней мере, в XII в., одними свободными, право искать и отвечать на суде и выступать на нем в роли свидетеля признано было и за крепостными людьми. Древнейшие протоколы вотчинных судов середины XIII ст. представляют нам крестьян участвующими в составе обвинительного жюри и доводящими до сведения поместных властей о всех нарушениях мира и порядка, о всех захватах и присвоениях, о всех неисправностях в исполнении служб и платежей, имевших место в промежуток между двумя сессиями. При составлении "Книги Суда" те же крестьяне, в числе четырех человек от каждого поместья, с управителем во главе, заявляют, как мы видели, коронным комиссарам о границах владений и о содержании обычаев, регулирующих службы, платежи, частные и общинные пользования. На судебных разъездах крепостное крестьянство устранено не от дачи показаний, а только от участия в комиссиях присяжных.

Во второй половине XIII в., в момент редактирования Брактоном его классического труда об английских законах, еще нагляднее выступает условный характер крестьянской несвободы, сказывавшейся только в отношении к помещику, но отнюдь не к третьим лицам (см. мой "Экономический рост Европы", II, 53-56).

Спрашивается теперь, как построено было землевладение крестьян в эпоху полного расцвета в Англии феодализма, т. е. в XIII в. Английское поместье XIII стол. заключает в себе две неравные части, из которых только одна поступает в разверстку между дворами; это то, что в источниках известно под названием "земли вилланов", или крестьян поместья, иначе говоря - надельной земли. Она, употребляя обычную в нашем сельском быту терминологию, состоит из "конов", или самостоятельных земельных комплексов; один или несколько таких "конов" могут служить лугами, другие состоят под посевом и разбиты на паи. Каждый двор крестьянский, владеющий полным наделом, или виргатой, соединяет в своих руках паи, или делянки, рассеянные по разным конам. Дворы, к которым приурочены не целые наделы, владеют соответственно меньшими делянками, но также в разных конах. Разбросанность делянок, или паев (divisae или seliones) имеет своим последствием чрезполосность, а она вызывает необходимость производства сельскохозяйственных работ одновременно во всех частях поместья, так как пахотные земли должны поступить после уборки под выпас сельского стада; с этим связан и обычай общей оранки. Не этим обычаем вызвана в жизнь надельная система, как ошибочно предполагает Сибом, а, наоборот, существование надельной системы и общего выпаса, в связи с чрезпозполосностью, сделало необходимым те порядки мирского хозяйства, при которых каждый, кто живет в пределах поместья, ставить в определенное время рабочий скот для впряги в тяжелые плуги, или каруки. Владение паем в пахотных землях или только частью пая дает право на пользование угодьями: лугом, лесом и пастбищами. В судебных протоколах XIII ст. упоминается о том, что право на пользование ими дает обладание "плугом земли" (a carucate of land), т. е. полным наделом. Каждый владелец может настаивать на том, чтобы на деревенский выпас посылаем был только скот, перезимовавший у хозяина, а, след., не взятый им со стороны; о пользовании дубовым лесом для выпаса свиней также говорится, как о праве крестьянина, осуществляемом им с Петрова дня по праздник св. Мартина. Как общее правило, крестьяне, владеющие наделами, несут барщину и производят добавочные работы в страдную пору, не получая от помещика за эти якобы добровольные "помочи" ничего, кроме содержания. Крепостные службы обыкновенно отнимают не более трех дней в неделю; что касается до "помочей", то в них принимают участие, вместе с крепостными, и те, кто вышел на оброк, нередко также и свободные владельцы. Все, кто держит землю от одного владельца, без различия свободных и несвободных, должны четыре раза в год выходить со своими плугами и в эти дни получают содержание от помещика: одни ставят от себя столько скота, сколько нужно для тяжелого плуга, другие только участвуют в супряге. Кто не имеет скота, тот заменяет участие в пахоте другими видами труда, напр., возведением живых изгородей.

Экономические и политические условия нимало не вызывали в Англии ХIII в. необходимости упразднения крепостного права. Если вопрос об эмансипации был поставлен на очередь городскими республиками Италии XII и ХIII вв., то это произошло под влиянием ожесточ. борьбы буржуазии с феодализмом и в виду сказавшегося среди городского населения запроса на приобретение земли в собственность или в арендное держание. Ни того, ни другого в Англии еще не было в это время. Условия английского земледелия также не благоприятствовали освобождению сельского труда; в XII в. в Англии еще широко распространена была двухпольная система хозяйства, в первой половине ХIII трехполье уже стало вытеснять ее, но только в XVI стол. оно становится более или менее всеобщим; овцеводство также далеко не имело того распространения, какое выпало ему в удел в ХV и XVI век. Если многие крестьяне выходили на откуп, то, как общее правило, сделавши предварительно платежи в пользу помещика; в том случае, когда откупщиками получаемого помещиком дохода являлись сами крестьяне, им немудрено было заменить определенные службы денежным оброком и таким образом проложить путь к замене барщинного держания оброчным.

Когда говоришь об английском поместье, в средние века, то разумеешь под ним нечто далеко не тождественное с тем, чем в наше время является "имение", будет ли то в России, Франции, Германии, или даже в самой Англии. Дело в том, что тогда как имение не более, как сфера экономических интересов того или другого частного лица, английское поместье, как и всякое средневековое, является частью государственного тела. Помещик с зависимым от него персоналом управителей, его агентов, не только собственник, а, следовательно, и пользователь принадлежащих к поместью земель и доходных статей, он еще - деятельный орган государственной власти, судья и администратор в пределах того территориального округа, какой входит в состав его "манора". Единственным его отличием от обыкновенного чиновника является, вместе с наследственностью его должности, еще то обстоятельство, что самое осуществление этой должности доставляет ему целый ряд экономических выгод в форме всевозможных пеней, налагаемых им за полицейские проступки и уголовный преступления. Это соединение в одном лице собственника и господина, владельца и чиновника, и является причиной тому, что на английское поместье средних веков следует смотреть как на низшее органическое подразделение государства, призванное играть ту самую роль, которую в древней Германии играла родовая марка и заменившее ее село, а в Англии XVI и следующих столетий, вплоть до наших дней, - церковный приход.

Отличие поместья, как низшего подразделения государства, от высших подразделений его - графства и города, составляет та особенность, что в поместье владельческий и политический характер так тесно связаны друг с другом, что не является решительно возможности отчетливого разграничения обеих сфер помещичьей власти. Сказать, какие дела ведаются помещиком в силу присущего ему владельческого характера, а какие - в силу представительства им государственной власти, какие обязанности населяющих поместье людей носят частно-правовой характер, а какие - характер политический, - часто крайне трудно. Конечно, в общих и главных чертах можно распределить помещичьи функции, смотря по тому, направлено ли действие их исключительно к извлечению дохода, или же, наоборот, - к охранению мира или порядка и к отправлению правосудия. Но по отношению ко всем и каждому из помещичьих прав и соответствующих им обязанностей людей поместья - провести эти различия - дело мудреное. В самом деле, к каким правам, напр., может быть отнесено хотя бы право произвольного обложения крепостных крестьян налогами, право феодального выкупа (relief), право опеки и отдачи в замужество, право, отчуждение которого за деньги, как любой доходной статьи, допускается законодательством и юридической практикой? Если иметь в виду один лишь источник происхождения этих прав, то необходимо признать их правами политическими; если, наоборот, принять во внимание их экономическую доходность, то не прочь будешь отнести их в категорию частных прав помещика. Но частно-правовой и политический элемент повсюду тесно сплетены во всем, что носит название феодальных прав; в этом их особенность, и мы предпочитаем целостное изложение всей суммы обязанностей, падавших на разные группы жителей поместья.

Простого знакомства с любым из уцелевших до нас "ренталей", или поместных описей, достаточно для того, чтобы вынести убеждение насчет сосредоточения в личном заведовании помещика не более как части входящей в состав поместья недвижимой собственности. Возьмем ли мы ренталь земель и владений, принадлежащих в различных графствах Англии аббатству Рамзе, или однохарактерные с ним памятники поместного быта, иллюстрирующие территориальный состав имений аббатств Боксгрев, Сент-Эдмундсбери, Питерборо, Св. Мартина-де-Белло и целый ряд других, мы одинаково поражены будем незначительностью того, что можно назвать домениальной землею поместья, и, наоборот, относительно большими размерами зависимого землевладения, как свободного, так и несвободного населения поместья. Вот некоторые данные, очевидно не требующие комментария. В поместье, принадлежащем аббатству Боксгрев, в графстве Сессекс, из каких-нибудь 250 акров 177 находятся в руках второстепенных владельцев земель и всего 23 акра в личном заведовании поставленного аббатом управителя. В поместье Кокорильд, принадлежащем аббатству Св. Эдмунда, крепостные владения занимают более чем 480 акров, тогда как домениальные земли аббатства, вместе с землями, отданными в зависимое владение свободных поселенцев, составляют лишь с небольшим 1.000 акров. То же или приблизительно, то же численное отношение крестьянских земель с помещичьими встречается и в поместьях аббатства Рамзе в Гентингдоншире. Так, о поместье Гравеле мы читаем, что в нем половина всех земель состоит в руках крепостного населения, а другая - в заведовании помещика и наделенных им лиц. После сказанного немудрено, если в царствование Елизаветы, в эпоху окончательного перехода крепостного землевладения в оброчное (copyhold), судья Кок принимал, что последнее занимает не менее одной трети всех земель королевства. Не будет, поэтому, ошибкой, если мы допустим, по примеру Роджерса и Сибома, что в личном владении помещика оставалось не более третьей части земель поместья, и что остальные две трети не доставляли помещику иного дохода, кроме того, какой связан с ежегодным несением владельцами наперед выговоренной ренты, натуральных сборов, свободных и крепостных повинностей, наконец, целого ряда феодальных прав, падавших, правда, на личность вассала, но отражавшихся, тем не менее, весьма существенно и в сфере его имущественных отношений. Для заведования теми землями поместья, катя оставлены были в непосредственном владении самого помещика, последний обращался к содействию непосредственно назначаемого им самим или избираемого жителями управителя (reeve). Эти управители вербовались из крепостного населения, одной из тягостей которого считалось обязательное принятие на себя этой службы.

Я сказал, что управитель в одних местностях назначаем был самим помещиком, а в других избираем жителями поместья. Прямые доказательства существования этого порядка сплошь и рядом встречаются в ренталях. В одном из таких документов мы читаем, что в поместьях графа Арундель, поместьях, расположенных в Уэльсе, управители, обозначаемые термином prepositi, избираются крепостными людьми, совокупность которых и принимает на себя ответственность за них перед помещиком (Mss. Br. Mus. Add. 10,013, fol. 3).

По-видимому, рядом с обоими способами - назначения и избрания - существовал еще и третий - отдача на откуп; доказательством этому служить неоднократно встречаемое в ренталях упоминание о так наз. фирмариусе (firmarius), как о лице, заменяющем собою управителя, или рива, и обязанном, взамен личной отчетности, к платежу помещику одной лишь выговоренной наперед суммы. При определении этой последней принимается в расчет средняя земельная рента, капитал, затраченный на приобретение орудий обработки, и приблизительная стоимость крестьянского труда. Вот один пример из числа многих, наглядно иллюстрирующих характер такой отдачи дохода с помещичьих земель на откуп. В рентале земель и владений аббатства Рамзе, неоднократно говорится о фирмариусе, как о фактическом управителе поместья; мы одновременно встречаем и категорические заявления о сдаче такому фирмариусу, вместе с оставленными аббатством в личном его заведовании землями, того, что в документе, о котором идет речь, обозначается термином "stauramentum"; под этим разумеется движимое имущество поместья, его живой и мертвый инвентарь.

Как непосредственный представитель помещичьей власти, управитель призван, подобно замещаемому им лицу, к отправлении функций двоякого рода: с одной стороны - к заведованию хозяйственной частью имения, с другой - к отправлению тех государственных функций, которые возложены на помещика. В более или менее значительных поместьях эти последние функции обыкновенно отделяются от первых и возлагаются на особое лицо, носящее или то же наименование, что и управитель, наименование бальифа, или же звание сенешала. Последнее имеет место в поместьях, владельцы которых пользуются юрисдикцией, равной с шерифами графств, другими словами - в т. наз. honors. В руках сенешаля в этом случае соединяются право уголовного и гражданского суда над жителями нескольких помесей, принадлежащих одному и тому же владельцу. С характером его прав и обязанностей обстоятельно знакомит нас один в высшей степени ценный документ, который нам случайно удалось найти в рукописях Британского музея. Документ этот приложен к ренталю поместий графа Арунделя, составленному в 22 г. правления Ричарда II, и содержит перечень должностных лиц поместий с обозначением порядка их назначения и предметов их ведомства. О сенешале мы читаем, что ему предоставлена как верховная охрана мира, так и отправление правосудия. Обстоятельнее предоставленные ему функции описаны несколько далее в той же рукописи по поводу перечисления различных судебных случаев, подлежащих рассмотрению вотчинного суда. Из этой части рукописи мы узнаем, что сенешаль призван был ежегодно двукратно созывать в каждом из поместий court leet, что вполне соответствует судебным разъездам шерифа по сотням вверенного ему графства. Эти двукратные судебные сессии ведают всевозможные дела, начиная (редко, впрочем) от убийств и оканчивая простым несоблюдением полицейских предписаний. Рядом с этой судебной юрисдикцией сенешаль имеет чисто административные обязанности - высшее управление местной полицией. Без его ведома ни один пришлец не может прожить более трех дней под кровом того или другого из местных обывателей, не подвергая своих хозяев денежным пеням. Имена всех жителей поместья записываются по распоряжению сенешаля в особые списки - обстоятельство, доставляющее возможность бдительного надзора за выполнением полицейских предписаний.

В поместьях, в которых судебная власть помещика ограничена была лишь гражданской и полицейской юрисдикцией, место сенешаля иногда занимал отличный от управителя бальиф, чаще же, как уже сказано, лицо, одновременно наделенное функциями того и другого. Председательство в помещичьем суде и высшее заведование полицией безопасности - вот к чему сводятся функции этого чиновника, близкого по характеру принадлежащей ему власти к сотенному старейшине (hundred ealder) времен англосаксов. Такова вкратце административная организация поместья,

Переходя к вопросу о лицах, подведомственных ей, мы должны признать таковыми не только крепостных, но и свободных поселенцев поместья. Уцелевшие протоколы вотчинных судов не оставляют сомнения в том, что к присутствию и участию в них призываемы были "все свободные владельцы и другие лица, держащие в поместье землю и в нем пребывающие". Стоит раскрыть протоколы любого из помещичьих судов XIV и XV в., чтобы найти в них случаи наложения более или менее тяжких кар на "сокменов", на копигольдеров, на свободных ремесленников, поселенных в пределах поместья, на фермеров и т. д.

В отношениях обеих категорий владельцев, свободных и несвободных, к вотчинной юрисдикции замечается лишь то различие, что первые, т. е. свободные, одни поставляют присяжных. При перечислении полномочий сенешаля в рентале владений графа Арунделя в Уэльсе прямо значится, что судебные расследования производятся сенешалем "по скрепленному присягой вердикту 12 свободных держателей". Одни лишь монахи и священники свободны от подсудности помещику.

Английское дворянство. От села и поместья перейдем к владельцу последнего - английскому дворянину, сквайру. Политика Завоевателя в регулировании положения знати имела всеопределяющее значение для отношений норманнских правителей к феодальному дворянству. Обязав присягой себе не одних вассалов, но и подвассалов, Вильгельм с самого начала воспрепятствовал установлению между высшим дворянством и низшим тех иерархических отношений, которые повели на континенте Европы и, в частности, во Франции и Германии, к выделению из государства полусамостоятельных политических тел: герцогств, княжеств, маркизатов, бароний и земель под властью наследственных династий, только номинально признававших верховенство короля Франции или императора германского, и требовавших от своих вассалов неограниченной верности и покорности. Благодаря политике Завоевателя, никто в Англии не мог сделаться собственником, иначе как под условием стать вассалом короля и принять на себя, в его пользу, несение рыцарских служб. Созданный завоевателем порядок землевладения и ленной зависимости был удержан в Англии целым рядом позднейших мероприятий. Уже в первой четверти XIII ст. мы находим в полном действии правило, запрещающее прямым вассалам короля производство каких бы то ни было земельных отчуждений, иначе как с его согласия. Этим самым затруднено было образование той системы субинфеодаций, благодаря которой прямые вассалы короля становились во главе целой иерархии служилых людей, держащих от них землю на условиях ленной зависимости и обязанных по первому зову становиться под их знамена. Только что указанное правило, вошедшее в силу, вероятно, вслед за завоеванием, было закреплено статутом "о прерогативе". В подтверждении Великой Хартии, сделанном в 1217 г., запрет отчуждений распространен был и на подвассалов; при отчуждениях они не могут обойтись без предварительного согласия их прямых сюзеренов. К концу XIII ст. ко всем приведенным мерам к сохранению в неизменном виде установленных Вильгельмом земельных порядков присоединяется еще одна. Статут Quia emptores объявляет всех, кто купил землю у подвассалов, прямыми ленниками того лица, которое является сюзереном по отношению к продавцу. Тем самым отнят навсегда у феодальных владельцев политический мотив к отчуждению своих владений в интересах создания, как на континенте Европы, могущественного класса непосредственно зависимых от них подвассалов.

В самом английском дворянстве трудно провести на первых порах какую-либо демаркационную линию между так называемым "высшим" и "низшим", - между тем, что со временем станет известным под названием nobility и gentry. Все и каждый из лиц высшего сословия несут общегосударственные обязанности наравне с прочими свободными людьми королевства. В этом отношении Англия выгодно отличается от стран континентальной Европы; "налог крови", т. е. преимущественное участие в военной защите государства, не освобождает в Англии дворянина от обязанности раскошелиться на покрытие государственных издержек. Правда, в Хартии Генриха I от 1100 г. говорится об освобождении пашен, входящих в состав земель в личном заведовании рыцарей, от всяких платежей и повинностей, кроме воинской, но такие изъятия не удерживаются со временем, и английское дворянство, не в пример континентальному, несет общегосударственные подати. Всякий, принадлежащий к числу рыцарей, поставлен в одинаковые условия по отношению к отбыванию воинской службы. Изданный в 1181 г. закон, известный под именем "ассизы оружия" (assize of arms), постановляет: "Каждый, кто держит рыцарский лен, обязан иметь кольчугу и шлем, щит и пику, и пусть каждый рыцарь имеет столько кольчуг, шлемов, щитов и пик, сколько в его владениях имеется рыцарских ленов". Ближайшая статья распространяет ту же обязанность на всех свободных светских людей, доход которых не менее 16 марок (см. Adams and Stephens, "Select documents of English Constitutional History". - "Хартия Свобод" Генриха I. Стат. 11, стр. 6; ассиза оружия, 1181 г., ст. 1 и 2).

Из приведенных текстов видно, что не только рыцари, но и свободные люди, имеющие определенный законом достаток, несут равную службу; графы и большие бароны только тем отличаются в этом отношении от простых рыцарей, что, владея большим числом рыцарских ленов, они ставят соответственно большее число вполне вооруженных всадников.

Различие высшего и низшего дворянства вызвано не различием в размере землевладения и не особым благородством крови некоторых родов и даже не принадлежностью одних к числу завоевателей, а других - к числу покоренного туземного населения, а исключительно тем обстоятельством, что одни лица призывались с самого начала в состав Большого Совета короля, в т. наз. "magnum consilium", под именем которого ожил с эпохи норманнского завоевания англосаксонский "Совет мудрых танов", а другие не получали призывных писем короля и не сидели в его Совете. Большой Совет устроен был в Англии на тех же началах, что и в любой из феодальных монархий: рядом с архиепископами, епископами и некоторыми аббатами, т. е. настоятелями монастырей, заседали в нем графы, таны и рыцари; на такой состав указывает "Саксонская хроника", прибавляя, что Вильгельм Завоеватель трижды в год держал такие собрания: на Пасху - в городе Винчестере, на Пятидесятницу - в Вестминстере, на Рождество - в Глостере. Такие же советы продолжали собираться и при преемниках Вильгельма. На вопрос о том, по каким причинам те или другие лица призываемы были в совет, а другие не призываемы, мудрено дать иной ответ, кроме следующего: одни принадлежали к числу прямых и притом крупных ленников короля, другие к этому числу не принадлежали. И архиепископы, и епископы, и аббаты сидят в совете на том основании, что держат свои значительные феоды непосредственно от монарха. На том же основании из числа светских ленников не исключаются и простые рыцари, раз они - tenentes in capite, т. е. не имеют между собою и королем никакого посредствующего владельца.

Немногие законодательные акты эпохи первых норманнских правителей принимаются королями при участии Большого Совета. В числе его занятий была раздача графств и рыцарских ленов, решение вопросов о войне и мире и, вообще, принятие важнейших государственных мер. Так как число прямых вассалов было значительно и не переставало возрастать, то оказалось невозможным призывать всех их лично к присутствию в Совете; пришлось сделать выбор, и король, разумеется, дал предпочтение наиболее влиятельным и могущественным, в числе которых, несомненно, были наиболее богатые владельцы многих рыцарских ленов. Но в принципе не обладание известным имуществом давало право получить призывное письмо от короля, а принадлежность к числу прямых его вассалов; равенство их в этом отношении сказалось наглядно и в Великой Хартии Вольностей 1215 г., 14 статья которой гласит, что "для установления денежного пособия (aide), вне трех случаев (посвящения сына короля в рыцари, выдачи в замужество его старшей дочери или плена самого монарха, когда сбор с прямых вассалов производится по феодальному обычаю), как и для установления особого выкупа от личного отправления воинской службы, мы, король, призовем в Общий Совет Королевства архиепископов, епископов аббатов, графов и высших (majors) баронов лично и, сверх того, мы озаботимся тем, чтобы наши шерифы собрали всех тех, кто держит от нас земли в прямой зависимости"... Из этого текста ясно, что правительство признает равные права на присутствие в Совете за всеми прямыми вас салами короля. Одна физическая невозможность собрать их всех вместе имеет последствием, что к мелким прямым вассалам со временем прилагается система представительства; к личной явке призываются и на ней настаивают только те, отцы которых получали ранее призывные письма. В этом направлении происходит обособление высшего дворянства от низшего. Преимущество первого - преимущество чисто политическое, - право участия в высшем совете государства и в заменившей его со временем Палате лордов; равенство всех призванных в этот совет или в эту палату, выступает в самом их названии "пэрами" королевства. Низшее дворянство не лишено всякого участия в государственной власти; но оно осуществляет свои права наряду со всем прочим свободным населением королевства. На общих избирательных собраниях с мелкими прямыми вассалами короля сходятся и второстепенные вассалы, - рыцари или воины, а также все свободные люди графств и, отдельно от них, все свободное население городов, принадлежащих к числу прямых вассалов короля, призванных им к посылке от себя того же числа уполномоченных, какое посылают графства. Все это - явления позднейшего времени и о них будет речь впереди; в настоящее же время мы коснулись их лишь настолько, насколько необходимо было выяснить обособление высшего дворянства от низшего. Чтобы прибавить к сказанному еще один штрих, мы подчеркнем тот факт, что в своих низах дворянство сливается с простым свободным людом; поэтому т. наз. "gentry", т. е. совокупность тех джентльменов, или "благовоспитанных" людей, из которых слагается это не то сословие, не то класс обеспеченных свободных людей, участвующих и в парламентских выборах, и в несении государственных служб, не может быть в строгом смысле слова сравниваемо ни с низшим французским дворянством, с т. наз. "noblesse de robe", ни с немецким "Ritterschaft"; первое создано гражданской службой и, прежде всего, службой в судах, второе - службой военной, службой в коннице. На первых порах то же может быть сказано и о низшем дворянстве в Англии, но со временем была допущена возможность откупаться от личного несения рыцар. службы и стали довольствоваться одним взносом определенной суммы денег взамен посвящения в рыцари. Поэтому, когда настало время полной отмены феодальных порядков в эпоху республики и протектората, и эта мера была воспроизведена Карлом II в самый год реставрации (1660), этим не был положен конец существованию английского gentry, а только уничтожена окончательно связь его с рыцарской службой.

Джентри продолжает и по настоящее время, несмотря на демократизацию английских порядков, быть, вместе с высшим дворянством, или nobility, преимущественным слугою государства и в сфере общего заведования его делами в лице нижней палаты парламента, и в сфере местного управления.

Связь джентри с последним восходит к эпохе слияния в один английский народ победителей и побежденных. Пока продолжалась их рознь, государство не могло обойтись без системы административной централизации, и мы находим ее в полном ходу в правление первых норманнских королей, но уже к концу XII в., путем браков и повседневного гражданского общения, сглаживаются прежние этнографические различия, вызванные завоеванием. Это слияние позволяет правительству вверить часть забот поместному управлению местным землевладельцам из рядов джентри. С конца XII и в особенн. с XIII в. правительство переносит отдельные административные функции с назначаемых им дотоле провинциальных управителей - шерифов на вновь созданные должности, к замещению которых призываются исключительно местные землевладельцы. Эти должности - должности следователей по важнейшим делам - коронеров, должности полицейских приставов - констеблей, и также административных чиновников, задачу которых составляет надзор за сохранением жителями спокойствия и тишины, т. наз. охранителей мира (conservatores pads). Из этой последней должности в первой четверти XIV ст. развивается должность английских мировых судей, с того именно момента, когда к административным обязанностям охранителей мира присоединяется право суда по всем раскрываемым ими полицейским проступкам. Постепенно в руках этих судей сосредоточивается не только забота об охранении мира и то, что мы обнимаем понятием полиции безопасности, но и отдельные ветви полиции благосостояния: так, напр., приведение в исполнение статута, определявшего maximum заработной платы, статута о мерах и весах и т. д.

В противность теории Монтескье, признающей начало разделения властей панацеей политической свободы, английские мировые судьи, немало содействовавшие упрочению этой свободы, соединяют с административными функциями и судебные. В качестве судей они выступают, однако, как общее правило, коллегиально, на малых сессиях, состоящих, по меньшей мере, из двух мировых судей, и на четыре раза в году повторяющихся, т. наз. четвертных съездах, на которые съезжаются судьи всего графства: и те, и другие известны Англии еще с середины XIV в.

Установление должности мировых судей не ведет за собою уничтожения других должностей, которые ранее заведовали местной полицией и судом. Оно имеет своим последствием только сокращение их функций. Шерифы, некогда всемогущие управители графства, постепенно понижаются до роли судебных приставов, обязанности которых сводятся к вызову в суд сторон, к приведению в исполнение приговоров и к решению мелких гражданских тяжб, когда предмет иска не превышает собою 40 шилл., в последнее время не иначе, однако, как со специального полномочия судов королевства.

Эмансипация крестьян. Мы изобразили в самых общих, конечно, чертах судьбы английского крестьянства и высшего поместного сословия в средние века до начала так неудачно кончившегося восстания крепостных людей в царствование Ричарда II. Чем же, спрашивается, объяснить почти повсеместное исчезновение барщины в Англии XV и половины XVI ст., позволившее современнику Генриха VI Джону Фортескью признать за своей родиной то преимущество над Францией, что она является страною свободных людей? Эмансипация была произведена в Англии не в законодательном порядке; она явилась последствием самопроизвольного развития, источник которого лежал в экономических причинах. Под влиянием естественного роста населения и обусловленного им большего запроса на землю совершается мирный переворот в сфере сельского хозяйства, сказывающийся в замене прежних двуполья и трехполья новой системой хозяйства, требующей затраты капитала. Этот факт чреват последствиями; интенсивное хозяйство не мирится с существованием системы открытых полей и поступлением лугов и нив после снятия урожая под общий выпас. Личный интерес помещика побуждает его положить конец системе оплаты подневольного труда крестьянина вздорожавшей в своей ценности землею. Рост населения привел к возрастанию ренты, но помещик не мог воспользоваться им, так как система вечнонаследственного держания крестьянами их наделов заставляла его довольствоваться неизменными в своей величине повинностями и платежами. Эти последние не только не возрастали, но, наоборот, падали в виду быстрого обесценения драгоценных металлов, особенно с конца XVI в., когда успели вполне сказаться последствия открытия в Америке богатых залежей золота и серебра. Чтобы вознаградить себя за потерю дохода, помещик начинает злоупотреблять принадлежащими ему хозяйственными монополиями (помол зерна, печение хлеба, варка пива) и - что важнее - ограничивает по возможности права общинного пользования крестьянства, обременяет сельские выпасы собственными стадами или сдает их в аренду третьим лицам. Увеличивающийся запрос на английскую шерсть, благодаря развитию сукноделия во Фландрии и Нидерландах, к чему в XVI ст. присоединяется рост туземной шерстяной промышленности, только ускоряет наступление вышеуказанных явлений. В результате получается потеря крепостным крестьянином многих выгод, связанных с наследственным пользованием наделом. Сеньоры и вилланы, таким образом, одинаково заинтересованы в XV и XVI вв. в прекращении прежней системы совместного владения ими землей поместья. Помимо свободы самоопределения, крестьянин ищет в выкупе натуральных служб и платежей возможность избежать тяготеющих над его хозяйственной деятельностью помещичьих монополий, обязательного севооборота и не менее обязательного поступления его лугов и пашен после уборки под общий выпас; он готов обменять на личную свободу свое положение прикрепленного к земле наследственного пользователя, и думает соблюсти при этом свою выгоду, так как в области обрабатывающей промышленности, быстро растущей наравне с обменом, он надеется найти лучшую оплату своего труда.

Отдельные стороны этого сложного процесса могут и должны быть отмечены хотя бы в общих чертах. Подготовил крестьянскую эмансипацию перевод на денежный оброк прежних натуральных служб. О нем заходит речь еще в XIII в., особенно во второй его половине; он в значительной степени облегчен благодаря тому, что разнообразные службы крестьян в поместье сведены к определенному числу работ (opera или operationes); это позволяет подвести все виды барщины под один средний тип; оставалось после этого только установить средний денежный эквивалент, чтобы заменить барщину оброком. До нас дошли некоторые из тех соглашений, благодаря которым крепостное держание (tenementum in villenagio) перешло в оброчное (copy-hold). От начала XV в., если не от конца XIV, аббатство в Edmondbury входить в такой договор с крестьянами некоторых из своих поместий; в нем значится, что впредь работы вилланов заменены будут денежными платежами таким образом, что за каждый из трех дней работы, производимой ими еженедельно, как летом, так и зимою, они обязаны платить один динарий; осенний рабочий день ценится дороже, а именно в полтора динария. Всякая работа, производимая с помощью собственной лошади, оценивается в один динарий, тогда как ручная - всего в полдинария. Перевод натуральных сборов на денежные производится благодаря предварительной оценке стоимости продуктов, очевидно, согласно их рыночным ценам. Ко времени Эдуарда IV перевод повинностей в денежный оброк представляет собою уже довольно обычное явление.

С этого времени одно отсутствие судебной или исковой охраны продолжает отличать copy-hold от свободного держания (socage), но и в этой охране вскоре перестает чувствоваться недостаток. Литльтон, который пишет свой трактат о земельных держаниях в начале XVI в., еще отказывает копигольдерам в праве вчинять иск против помещика, но говорит, что между судьями встречаются и такие, которые признают возможность подобного иска. Но, параллельно с этим переходом от барщины к оброку, идет и сосредоточение прежних крестьянских наделов в руках помещика или его фермера, и огораживание их вопреки стародавнему обычаю, по которому вся надельная земля лежала открытым полем.

Многие из прежних "конов" (wongs), ранее разделенных на равные паи, сосредоточиваются всецело в руках немногих крестьянских дворов. Этот процесс округления отмечен и в одной хронике, текстом которой воспользовался проф. Охеньковский (Ochenkowsky, "Englands wirtschaftliche Entwickelung im Ausgange des Mittelalters". Iena, 1879, стр. 37); в ней говорится, что в графстве Уоррик, там, где прежде, во времена Эдуарда I, было до 80 крестьянских усадеб, теперь, в середине XV в., не осталось и четвертой части; где было 27 - уцелела одна, а где 12 - ни единой. На месте снесенных деревень стоят одинокие помещичьи дворы.

В протоколах вотчинных судов XV в. весьма часто упоминается о возведении изгородей, препятствующих выпасу скота; в числе действий, которыми ознаменовалось крестьянское восстание 1381 г., весьма обычным является разрушение изгородей; в бумагах Тайного совета короля от времен Эдуарда III встречаются также сетования на то, что отрицание права общинного пользования скошенными нивами и лугами грозит крестьянам полным разорением. Раздаче помещиками отдельных участков пустоши в обработку и огораживанию общинных угодий английские крестьяне обязаны значительным сокращением тех имущественных выгод, какие связаны были с существованием надельной системы. Борьба с этими огораживаниями началась уже давно: еще Генрих III в Мертонском статуте запрещает помещикам обращать пустоши под новь каждый раз, когда нет возможности оставить в руках держателей земли достаточного выпаса (sufficiens pastura); при Эдуарде I мирское пользование крестьян получило защиту того же статута. Особенно обычными сделались огораживания к концу XIV века. В эпоху Ланкастеров они стали производиться и насильственно, почему Ричард III в своей тронной речи заявил о намерении принять меры против них, чтобы воспрепятствовать дальнейшему удаленно крестьян из поместий.

Помещики, очевидно, дорожили прежними порядками надельного пользования, пока оно было связано с несением барщины; по прекращении же ее они нашли для себя более выгодным отдавать землю в краткосрочную аренду; имя этим новым арендаторам - tenentes act voluntatem, т. е. съемщики чужой земли, удерживающие ее в своих руках, пока собственнику угодно будет сохранить ее за ними. Ричард III упоминает об этом новом классе земельных съемщиков, как составленном из людей пришлых; "им, - жалуется он, сдаются, по преимуществу, земли поместья во вред копигольдерам, т. е. оброчным крестьянам". Король желает положить конец такой практике на протяжении собственных земель и предписывает, поэтому, заключать арендные договоры только с лицами, издавна державшими землю на правах королевских вассалов. Такое решение подсказано ему интересами военного дела, для которого не безразлично, способны ли съемщики земли поставить ратников в поле, или нет. Тою же заботливостью вызваны и однохарактерные меры Генриха VII, первого из королей новой династии. Сперва фермерами были, по-видимому, люди нечуждые поместью, - более или менее зажиточные, свободные оброчные держатели его земель. Таковы были те йомены, о которых упоминает уже Чосер, а столетие спустя Фортескью. Слово йомен происходит от двух: прилагательного "молодой" и существительного "человек" и само, след., не указывает на то, каков был источник происхождения этого класса; но Чосер называет их "свободными домохозяевами", а Фортескью говорит о них, как ofrankleines, "свободных". В XVI в. Томас Смис заявляет, что, не будучи джентльменами, они в то же время - люди настолько достаточные, что могут жить, не прибегая к низким занятиям. Современник Елизаветы Гаррисон говорит, что обычным было для них арендование земель у джентльменов; они наживали значительное состояние выкармливанием скота; для обработки полей они держали не малое число батраков и наемных рабочих. Епископ Латимер говорит о своем отце, что он был йомен и не имел собственных земель. Соединяя все эти признаки в одно представление, мы склонны думать, что йомены были разжившиеся от скотоводства и земледелия местные обыватели - своего рода, среднее сословие сел - "tiers etat rural", употребляя термин, обычный во Франции, или "хозяйственные мужики", недалекие от наших "кулаков". Писатели XV и XVI в. иногда прибегают к термину "lease-mongers" (пожиратели аренд), когда хотят обозначить лиц, соединивших в своих руках земли многих крестьянских дворов.

Определить с точностью время, когда исчезли в Англии последние следы крестьянской несвободы, едва ли возможно, как и указать, когда впервые начался процесс огораживания и вытеснения оброчного крестьянства срочным фермерством.

В 1523 г. Фицгерберт еще признает существование в некоторых местностях людей крепких к земле, а в числе требований, заявленных участниками крестьянского восстания в Норфолке в 1549 г., имелось и отпущение этих крепостных на свободу (Page, "The End of Villainage in England", 380).

О борьбе с огораживанием идет речь в царствование Генриха VIII, и о вреде, причиняемом крестьянству ростом фермерства, пишут одинаково и Томас Мор, канцлер Генриха VIII, и Гаррисон, современник Елизаветы; отмена же всего феодального права, а с ним вместе и крепостной зависимости в законодательном порядке, относится ко времени протектората Кромвеля и подтверждена новым актом в первый год реставрации Стюартов.

Проф. Петрушевским сделана была, тем не менее, попытка, по крайней мере, приблизительного приурочения к известным столетиям важнейших факторов этого перехода от барщинного к вольнонаемному труду и от наследственной крестьянской аренды к фермерскому хозяйству.

Он относит к XIII стол. замену барщинного труда оброком и видит первые указания на это еще в эпоху составления "Диалога о казначействе", т. е. в XII в. Поместные обычаи гораздо ранее определили и число дней барщинной работы, и число "общественных помочей" (см. "Восстание Уота Тайлера", часть II, стр. 142).

Что же касается до XIV ст., то уже в первой его половине выступает, как последствие перехода от натурального хозяйства к денежному, обычная замена барщины оброком и подневольных тружеников свободными сельскими рабочими (ibid., 143).

Эта замена натуральных служб денежными платежами, обозначаемая термином коммутация, разорвала, как выражается Д. М. Петрушевский, "органическую связь", соединявшую хозяйство лорда-помещика с хозяйством сельской общины, и побудила помещиков освободить от общинного пользования земли в их личном заведовании в интересах более интенсивной их обработки (ibid., 149).

Стремление выделиться из общины обнаруживали не одни помещики, но и другие свободные держатели (ibid., 154); из общинного пользования изъемлются я не только пахотные земли, но и те пустоши (vastum), из которых делались нарезки земли новым хозяйствам (ibid., 157).

Прежде эти общинные пустоши служили выпасом для крестьянских стад, - теперь, по мере развития денежного хозяйства, помещики стараются изъять их от выпаса, не допускать производства на них заимок крестьянами и заводят в них собственное хозяйство (ibid., 158-160). К тому же времени относится развитие арендных отношений (ibid., 166).

Крепостное наследственное владение сменяется съемом земли на срок, который угодно будет установить самому помещику или договору сторон (отсюда различие tenementum ad voluntatem и tenementum ad terminum annorum; реже встречается tenementum ad totam. vitam.Ibid., 174).

Все это - явления уже обычные во второй половине XIII в.; с середины XIV, под влиянием моровой язвы 1348 г. и внезапного сокращения числа жителей, помещики делают попытку вернуться к барщинному труду, как на это указано было еще Роджерсом. Протест против такой практики ведет к крестьянскому восстанию времен Ричарда II.