IX. Англия XVI века. (Поворот к абсолютизму. - Установление англиканства. - Секуляризация монастырских имуществ)

XVI столетие в истории Англии, как и на протяжении всего континента Европы, ознаменовано двумя крупнейшими событиями внутренней жизни: ростом монархической власти, которому соответствует упадок сословного представительства, и постановкой вопроса о сохранении или упразднении единства католической церкви под главенством папы. Оба события, очевидно, вызваны общими всему Западу причинами; они многоразличны и, не стоя в прямой зависимости друг от друга, несомненно, сплетены между собою тесными нитями; ближайшими факторами обоих является упадок средневековой феодальной организации и рост знаний, сказавшийся в том возрождении наук и искусств, которое переживала в это столетие вся Европа. Укажем в самых общих, конечно, чертах на те логические последствия, которые вытекали, в частности для Англии, из встречи двух вышеуказанных факторов; но прежде всего, отметим различные стороны каждого.

Феодальный порядок построен был на договорном начале между наследственным правителем, его вассалами и подвассалами; сторонами в нем могли быть только люди свободного состояния, поэтому общественные низы, в частности все крепостное население, не были участником в этом договоре. Так как сословные камеры призваны были контролировать соблюдение сторонами их обоюдных обязательств - а крепостное крестьянство не было такою стороною - то ему и не пришлось участвовать в сословном представительстве. На протяжении всей Европы, если не считать некоторых мелких северогерманских княжеств, в одной только Швеции мы встречаемся с особой крестьянской камерой, что в свою очередь объясняется ранним исчезновением всяких следов несвободы и земельной крепости, по крайней мере, в северных провинциях королевства, в среде далекарлийского крестьянства.

К XVI веку крепостное право падает во многих государствах Европы и всего ранее, как мы видели, в Англии. Народные массы, тем не менее, остаются не представленными; все, происходящее в государстве, совершается без их ведома и согласия, а потому нередко к их прямому ущербу. Где земельная аристократия всего более призвана к власти, там она, естественно, несет в глазах народа и ближайшую ответственность за все нестроения в государстве; поэтому в Англии, как в стране, в которой земельные собственники столько же призваны были к управлению графствами, сколько и к участию в палате лордов и палате общин, не короля, а их призывают к ответу и за участившиеся случаи нарушения мира, и за обременение народа податями, и за узкосословный характер законодательства, проявлявшиеся в Англии с особой откровенностью в таких, напр., областях, как регулирование цен на труд или право охоты. Масса населения перестает возлагать свои надежды на парламент, а этот упадок доверия и позволяет монархам отсрочивать его созыв на долгие и долгие годы.

Единственным препятствием к этому является частая нужда в деньгах; где казенные земли более или менее уцелели и государство ведет собственное хозяйство, там налоги являются лишь дополнением к доходу, доставляемому доменами. Где, как в Англии, земельные раздачи в пользу аристократии истощили земельный запас государства, там для правительства не безразлично, в каком смысле будет решен вопрос о стяжательстве или нестяжательстве духовенства и в частности о том, согласно ли с учением Христа сосредоточение в руках церквей и монастырей обширных земельных владений. А этот вопрос повсюду связан с другим, более общим, - об отпадении от Рима и вселенской церкви, с вопросом о реформации. Проведение последней развязывает руки правительству, дает ему возможность повернуть церковные земли на государственные нужды, восстановить растраченный им домениальный фонд. В данном вопросе наглядно сказывается связь между ростом абсолютизма и церковной реформой. Богатея на счет церкви, правительство легче обходится без той денежной помощи, той субсидии, которую парламент один вправе даровать ему в качестве представителя налогоплательщиков. Частью правительство распродает церковные имущества по сходной цене, благоприятствуя приобретению их новой, им создаваемой аристократией. Члены ее вербуются из среды зажиточной буржуазии, которая предъявляла спрос на землю и получила теперь возможность удовлетворить этот спрос на выгодных условиях, благодаря той искусственной мобилизации, какой подверглась значительная часть земельной собственности, ранее бывшая предметом обладания "мертвой руки" в виду неотчуждаемости церковных имуществ. Благодаря реформации и наступившей с нею продаже церковных имуществ, правящие династии протестантских государств приобретают возможность вступить в выгодный обмен услугами со средним сословием. Они открывают ему доступ к недвижимой собственности; а так как обладание ею - благодаря имущественному цензу, принимающему в расчет одну недвижимую собственность - обеспечивает и участие в политической власти, то в лице членов буржуазии, призываемых к заведованию и городским хозяйством, и хозяйством государственным, протестантские правители создают себе благодарных союзников. Нет, поэтому, ничего мудреного в том, если монархи протестантских государств находят поддержку для своей власти и в тех тесных олигархических советах, к которым перешла руководящая роль в жизни города, и в тех уполномоченных, каких эти советы посылают в законодательные собрания страны, вербуя их каждый раз из собственной среды.

Сказанное, в частности, применимо и к Англии, где, как мы видели, к XV в. вполне определяется олигархический характер городского управления и вся власть переходит в руки так. наз. "тесных советов", составленных из гильдейской знати, выборных от старейших цехов. Эти "тесные советы" одни призваны к решению вопроса, кто будет представлять интересы города в парламенте. Так как многие города развились из поместий и лежат на землях феодальной аристократии или на бывших церковных, ныне перешедших в руки облагороженных семей буржуазии, то между городской олигархией и земельной аристократией вообще, всего же более новым дворянством, возникает тесная связь, позволяющая им совместно служить интересам не политически бесправного простого народа, а стремящегося к единовластию монарха.

Связь между ростом абсолютизма и торжеством реформации выпукло выступает в факте перенесения на глав протестантских государств вообще, и английских монархов в частности, того главенства и руководительства церковью, которое ранее признавалось за одним папою и редко созываемым "вселенским собором". Нигде на Западе цезарепапизм не существует в большой степени, чем в Англии, и нигде церковь не является, поэтому, такой опорою престола, оправдывая изречение короля Иакова I: "Без английского епископа не было бы и короля" ("no bishop - no King").

Но в росте абсолютизма на протяжении всего Запада, и в частности в Англии, немалую роль играет и потеря феодальным дворянством первенствующего значения в военном деле; эта потеря обусловлена, как мы видели, преобладающим значением, какое в сражениях приобретает легкая пехота над тяжелой конницей. Введение в войсках огнестрельного оружия еще более ослабляет значение феодальных ополчений и заставляет монархов, ведущих, подобно Генриху VIII или Елизавете, мировую политику, вверить наемным войскам решение на поле брани своих несогласий с соперниками.

Если прибавить, что войны Алой и Белой розы в значительной степени сократили число крупных аристократических родов, успевших сосредоточить в своих руках громадные по своим размерам земельные владения, и что у уцелевших династий отнята была законодательством Генриха VII возможность держать частные дружины, благодаря запрету так наз. "ливрей", то к числу причин, содействовавших упрочению монархической власти, прибавится в Англии и еще одна.

Но, разумеется, перечисленные причины далеко не исключают параллельного воздействия таких общих факторов, как расширение торгового обмена и образование замкнутых компаний для монопольного использования тех громадных источников быстрого обогащения, какие представляла торговля с Индией. Новый более дешевый морской путь, открывшийся для англичан вслед за голландцами, по мере роста английского военного и торгового флота, сделал возможным успешное соперничество и с Португалией, и с Испанией. Эксплуатация Индии монопольной компанией, в состав которой вошло наиболее богатое купечество, не могло не поощрять к устройству других подобных торговых компаний, также основанных на монополии. Одна ставила себе задачей использование сокровищ Вест-Индии; другая - преимуществ, признанных за английскими купцами правительством Московии, морской путь к которой открыт был при Елизавете Ченслером; третья, также построенная на корпоративном начале и получившая свою особую хартию, вела исключительный торг с Турцией; четвертая - с африканским побережьем; пятая основывала новые английские поселения в Мэриленде; шестая создавала колонии в Виргинии. Я не стану перечислять позднейших по времени, как возникших уже при Стюартах, напр., тех, которыми положено было основание Пенсильвании и Каролине. Все эти торг. компании зависели в своих правах и преимуществах от королевской милости, а так как в состав их, рядом с дворянством, входило и наиболее зажиточное купечество, то правительство нашло в том и другом новый оплот своим стремлениям к упрочению независимой от парламента сильной администрации.

Торжество абсолютизма не сказалось в Англии временным или окончательным упразднением сословных представительных палат, как это имело место, напр., в Испании и Франции. В истории Англии мы не можем указать ничего, напоминающего, хотя бы издали, то поражение городских ополчений в битве под Вильяларом (1520 г.), которое подготовило в Испании торжество абсолютизма Карла V; нам неизвестно также о столь продолжительном перерыве в деятельности парламента, как тот, какой представляют генеральные штаты, редко когда созывавшиеся во Франции уже в ХV веке, - особенно со времени установления постоянного налога (taille royale) для покрытия издержек по содержанию постоянной армии, что, как известно, случилось в царствование Карла VII, в 1439 г. Англия не имеет необходимости прибегать для обеспечения периодичности парламента к таким мероприятиям, как, напр., германская Wahlcapitulation 1519 г., вызванная к жизни тем, что император часто медлил созывом рейхстага, почему коллегии курфюрстов и поручено было следить за тем, чтобы рейхстаг заседал, по крайней мере, раз в шесть лет. Еще менее можно говорить в Англии о приостановке парламента не на десятилетия только, но на целых 175 лет, как это было во Франции, где генеральные штаты, не подвергшись отмене, перестали созываться с 1614 по 1789 г. Мы встречаемся с парламентом при всех и каждом из правителей, принадлежащих к династии Тюдоров, но только заседает этот парламент недолго, и нередко на расстоянии десятилетий не производится новых выборов. Король многие дела законодательного характера решает единолично, с ведома и при участии своего Тайного совета, так что английские юристы считают возможным говорить о торжестве короля в совете над королем в парламенте, как выражающем собою переход конституционной монархии в монархию абсолютную. Смешение указа с законом, одновременно сказавшееся и во Франции, где место ордонансов, издаваемых вслед за сессией генеральных штатов, все чаще и чаще стали заступать эдикты короля и решения его королевского совета (arrets du Conseil), позволяет правительству Генриха VIII, Эдуарда VI и Елизаветы регулировать с помощью т. наз. "королевских прокламаций", или "ordinances of the privy council" такие отношения, какие ранее могли быть нормируемы только законом.

Кульминационный пункт в развитии абсолютизма был достигнут в Англии в 1539 г., когда парламент довел свое раболепие перед Генрихом VIII до того, что путем статута принял следующее постановление: "отныне указы, изданные королем, с участием его совета, будут иметь ту же обязательную силу, что и законы". Такое правило удержано было в силе, впрочем, недолго: при Эдуарде VI в 1547 г. парламент объявляет, что решение, принятое восемью годами ранее, не может считаться закономерным прецедентом (legal precedent), т. е. устанавливающим обязательную практику и на будущее время.

Во все время правления Тюдоров, за исключением последних лет царствования Елизаветы, решающее влияние имеет Тайный совет и отдел его, известный под именем "Звездной Палаты". Нам необходимо, поэтому, хотя бы вкратце познакомиться с происхождением этого учреждения и с его историей в занимающий нас период. Тайный совет и в наши дни не отменен, но его собирают редко; назначение же в тайные советники считается почетным званием и дает право жене избранного именоваться "леди" (lady). В число тайных советников попадает много лиц выдающихся, благодаря чему в некоторых проектах реформы палаты лордов, как, напр., в том, который задуман был историком Фриманом, рекомендовалось использовать членов Совета для введения в верхнюю палату людей поистине выдающихся своими знаниями и практической опытностью. Тайный совет, как целое, продолжает руководить делами тех колоний, которые не имеют парламентских учреждений или самостоятельного главного управления, каким для Индии, напр., является т. наз. "Indian Office". Все признаваемые за советом функции являются пережитками того далекого прошлого, когда он, по массе проходивших чрез него дел и влиянию на общий ход государственной политики, имел несомненно перевес над парламентом.

Мы встречаемся впервые, как уже было сказано, с упоминанием о Большом совете еще при королях норманнской династии; из него со временем развился парламент, но некоторые члены Большого совета, наиболее близкие к монарху, составили при нем постоянное коллегиальное учреждение под наименованием "обыкновенного совета" (consilium ordinarium). Этот совет, обособившийся от других частей "королевской курии" (Curia Regis), и есть тот, который впоследствии стал известен под именем "частного или тайного совета"; он был образован из лиц, нередко расходившихся в своих воззрениях на дела управления и потому не солидарных между собою. Этим объясняется, что его заседания нередко были бурными; королю иногда приходилось соглашаться с меньшинством, а иногда - принимать решения, одинаково несходные с теми, которые нашли себе сочувствие в большинстве и меньшинстве. Одной из интереснейших сторон истории парламента в период от 1295 г., которым открывается правильный созыв его, до 1640 г. является соперничество его с высшим правительственным учреждением - Тайным советом короля.

Не раз Тайный совет позволял себе законодательствовать по вопросам, которые по праву принадлежали ведению парламента. Не раз также король обязан был подчиняться упорным требованиям парламента и давал обещание, что он не будет делать того или другого "помимо согласия королевства и иначе, как к общей его пользе".

Это - буквальная формула, встречаемая в "том подтверждении хартий", которое издано было Эдуардом I. Короли из династии Плантагенетов были менее уступчивы по вопросу о законодательной власти короля; когда в 1390 г., "общинно" стали настаивать на том, чтобы после закрытия парламента канцлер и тайные советники не издавали указов, несогласных с земским правом, старинными обычаями страны и парламентскими статутами, Ричард II ответил им заявлением: "что было делаемо прежде, будет делаемо и впредь".

Одним из обвинений, возведенных на Ричарда, было то, что законы "лежат в груди короля и оповещаются его устами", другими словами, что он может изменять их и создавать новые по своему усмотрению при совещательной деятельности Совета. Вплоть до эпохи гражданских войн, поведших к республике и протекторату Кромвеля, общеобязательные нормы издавались Советом, другими словами, он конкурировал в этом отношении с парламентом. Только в правление королевы Анны окончательно было установлено, что Совет путем указов, или ordinances, не может создавать нового закона, а только придает силу уже существующим. Главное возражение против Совета было то, что члены его несли ответственность только пред королем; отсюда естественное желание парламента сделать Совет зависимым от себя.

При Тюдорах Совет получает особое влияние: при Генрихе VIII парламент в первый раз в течение шести, во второй раз - в течение семи лет совсем не созывается. Королева Елизавета созвала его 13 раз, но, как общее правило, парламент заседал только от двух недель до двух месяцев; за 45 лет ее правления он, в общем, был в сборе в течение 18-ти месяцев. В виду сказанного можно утверждать, что в течение всего царствования Тюдоров короли управляли страною при участии Совета. Парламент, по-видимому, мирился со своей ограниченной ролью; при Тюдорах нет попыток с его стороны подвергнуть ближайших советников короля тому обвинению или impeachment, какое направлено было с целью подчинить себе Совет, напр., против Михаила де-ла-Поль в правление Ричарда II.

В состав Тайного совета входили люди больших дарований, во многом расходившиеся между собою, но сдерживаемые в известных границах одинаковою боязнью короля. Если их советы не были принимаемы, они соединяли свои усилия для проведения решений, на которых остановился монарх. Особенное значение получили нормы, подготовляемые Советом, с 1539 г., когда парламентом было признано, что "королевские прокламации" подлежат исполнению в той же степени, что и постановления парламента. Это постановление, как мы видели, не было оставлено в силе, но и после этого "прокламации", т. е. указы, издаваемые королем при участии Совета, продолжали регулировать почти все стороны народной жизни, начиная от костюма и стола, которые должны были, по мнению Совета, отвечать общественному положению каждого, и оканчивая мерами, направленными к поощрению торгового флота и образованию новых колоний.

Долгое время члены Совета не состояли членами парламента; но постепенно при Тюдорах они стали проходить на выборах в нижнюю палату и попадали, таким образом, в положение, позволявшее им служить как бы посредниками в сношениях между короною и "общинами".

При детях Генриха VIII стало обычным присутствие в нижней палате значительного числа членов совета; они не принимали в нем роли руководителей, но служили к усилению королевского влияния. При Генрихе же VIII сделана была попытка упрочить королевское влияние в верхней палате. Канцлер, казначей, лорд-хранитель частной печати и председатель Совета - в том случае, если они были пэрами королевства - должны были в торжественных процессиях выступать впереди всех других пэров, а королевский секретарь, раз он был епископом или бароном, иметь первое место в рядах всех прочих епископов и баронов.

Неправильна та точка зрения, которая приписывает Генриху VII создание, в качестве нового учреждения, "Звездной Палаты" для расследования и суда таких, напр., дел, как вербование людей в свиту частных сеньоров (livery), подкуп присяжных, злоупотребления при составлении их списков и т. д. И гражданское, и уголовное правосудие могло быть отправляемо Советом короля, но гражданские тяжбы рано перешли в ведение суда казначейства, суда общих тяжб и канцлерского, и поэтому одна уголовная юрисдикция была удержана Советом и сосредоточилась в том отделении его, которое стало именоваться "Звездной Палатой". Долгое время думали, что это название получено было ею от того, что в зале, в котором она собиралась, потолок изображал звездное небо. В настоящее время предлагают и другое толкование, связывающее с традицией Соломонова храма и принесшими ее в Европу крестоносцами происхождение внешнего вида потолка "Звездной Палаты". Бэкон, в своей истории Генриха VII, говорит, что подобно тому, как канцлерский суд приобрел права римского претора, как высший суд "по совести", так точно Звездной Палате даровано было право вершить все уголовные дела, не требовавшие постановки смертных приговоров. Важнейшими делами, ей поручаемыми, были мятежи и, вообще, тяжкие и опасные нарушения общественного мира и спокойствия.

Если правление Тюдоров представляет своего рода политическую реакцию, отступление от тех констит. порядков, которые сложились в средневековой Англии при Плантагенетах и Ланкастерах, то в отношении к общественному развитию Англии оно многими писателями, в числе их Фрудом, признается эпохой поступательного движения. Нельзя, конечно, согласиться с этим известным английским историком в том, что правление не только Елизаветы, но и Генриха VIII было своего рода золотым веком для низших слоев населения. В этом отношении, разумеется, справедлива критика, которой утверждения Фруда подверглись со стороны издателя архивного материала, касающегося царствования Генриха VIII, Брюэра. И все же приходится сказать, что никогда еще в английской жизни со времен Вильгельма I не поставлено было столько новых социальных проблем, как в XVI столетии, когда сразу поднята была речь и решен в утвердительном смысле вопрос об упразднении если не церковной вообще, то монастырской собственности и, рядом с нею, по роковой ошибке, собственности корпораций, которые, как гильдейские, напр., имели с монастырями мало общего.

Связанный не с одним упразднением монастырей, но и с предписанным еще Генрихом VII обязательным роспуском частных свит, численный рост бездомных людей был еще ускорен продолжавшимся разложением средневековой надельной системы. Немудрено, если в Англии дороги покрылись бродячим людом, ищущим, но не находящим себе занятий. Бедность стала еще более возрастать с тех пор, как король, растратив доход, доставленный ему продажей монастырских имуществ, для поддержания внешних войн и блеска двора, не отступил перед мыслью стать самому фальшивомонетчиком и пустить в обращение новые фунты стерлингов и новые шиллинги с примесью в первых - одной шестой, а во вторых - двух третей меди. В Англии в это время впервые ставится вопрос о том, что делать с бродягами? Генрих VIII останавливается на плане преследовать их уголовными законами; Елизавета заменяет карательные меры благотворительными и возлагает призрение нищих на приходы. Приходское управление вскоре присоединяет к этим задачам и другие, напр., заботу о содержании дорог. Местное самоуправление, завершаемое сверху созданием почетной должности начальника над милицией графств, лорда-лейтенанта, получает снизу свой фундамент в самоуправлении прихода с его старостами и надзирателями за бедными, вскоре восполняемым надзирателями за дорогами и т. д., и т. д. Все эти избираемые населением, индивидуальные органы власти действуют при участии коллегиальных советов, роль которых играют т. наз. "открытые", т. е. собиравшиеся на церковной паперти, приходские собрания и более тесный совет частью выбираемых, частью назначаемых мировыми судьями лиц, которые вместе со священником прихода собираются в закрытом помещении, в ризнице, дающей свое название vestry и самому учреждению.

Отлив сельского населения в города в связи с переворотом, переживаемым деревней и сказывающимся, как мы увидим, в частичном упразднении системы открытых полей и мирского пользования, отчасти парализован законодательством Генриха и Елизаветы, принуждающим приходы противиться поселению пришельцев, материально необеспеченных, из страха, что они лягут бременем на приходскую казну и увеличат размер платимого приходом налога на нужды нищих (poorrate).

Рост городов, в особенности северных и юго-западных, развитие английского торгового оборота и перемещение центра обмена с Немецкого моря на Ла-Манш и океан, в виду оживления оборотов с Индией, Вест-Индией и американским материком, сильное развитие колоний, которое, в связи с начавшимся преследованием передовых протестантских сект, уносит из Англии избыток ее свободных рук, - все это необходимо переносит интерес из области политической жизни в область общественных условий и социальных потрясений, вроде одно время победоносного мятежа Кета в восточных графствах или тех массовых стачек рабочих, которые ознаменовали царствование Елизаветы и побудили ее попытаться предупредить разрыв между капиталом и трудом с помощью нормирования правительственными учреждениями размера заработной платы. Поэтому в очерке Тюдоровской Англии, вслед за кратким перечнем важнейших событий, в числе которых реформация занимает центральное место, нам необходимо остановиться главным образом на общественном развитии страны в годы от 1500 по 1603.

В нашем очерке английской истории внешним событиям отводится небольшое число страниц; они интересуют автора лишь настолько, насколько отражаются на внутренней жизни страны. Вот почему мировая политика Генриха VIII, Марии Тюдор и Елизаветы может быть затронута здесь лишь со стороны ее результатов.

Первая половина царствования Генриха VIII почти всецело поглощена этой мировой политикой. Генрих вмешивается в борьбу папы Юлия II и образованной им "священной лиги" с целью парализовать дальнейшие успехи Франции на Апеннинском полуострове. Вековая соперница Англии не могла, конечно, не встретиться в этой борьбе с наследником притязаний Плантагенетов и Ланкастеров на обладание, по меньшей мере, портами на северном ее берегу. Генрих VIII, действительно, в 1513 году высаживается в Кале с 25.000 войска, наносит решительное поражение французской северной армии в сражении, известном под названием "битвы шпор" (в память о том, как быстро французская конница обратилась в бегство, показывая неприятелю свои шпоры) и овладевает городами Турнэ и Теруаном. Война оканчивается в 1514 г. тем, что Людовик XII откупается от Генриха деньгами и обещанием брака с его любимой сестрой Марией, обещанием, которое вскоре и было исполнено.

Французская война еще не успела закончиться, как мы видим Генриха VIII воюющим с шотландцами. Их король, Иаков IV, падает в одном из сражений, и на престол Шотландии вступает его малолетний сын, Иаков V, что, разумеется, требует установления регентства, в течение которого Англия не имеет основания ожидать новых нападений на свою северную границу со стороны беспокойного соседа. Политикой Генриха VIII в эту первую половину царствования руководит очень талантливый человек, Томас Уольси (Tomas Wolsey), сын мясника в Ипсвиче, избравший духовную карьеру и в 1515 г., будучи уже архиепископом Йоркским и канцлером королевства, получивший от папы кардинальскую красную шляпу. Вскоре затем он становится легатом римского двора в Англии. Ко времени, когда Уольси сделался руководителем английской политики, в Испании воцарился Карл V, а во Франции - Франциск I. С молодости оба монарха выступили соперниками; они продолжали оставаться ими и при замещении имперского стола. Выбор курфюрстов пал на Карла, и это обстоятельство, разумеется, только усилило враждебность к нему Франциска. В этом всю жизнь продолжавшемся соревновании каждой из сторон естественно было искать союзника в Генрихе, а в крайнем случае довольствоваться одним его нейтралитетом. Но весь предшествующий ход событий, вековые притязания норманнской и анжуйской династии на нормандское герцогство, на часть французских владений и одно время на самый престол Франции, предрешали вопрос, на чью сторону станет Генрих. Немудрено поэтому, если месяц спустя после дружеской встречи в 1520 г. близ Кале Генрих в Гравелине заключает тайный союз с Карлом, направляя его против Франции.

Вмешательство в мировую политику и предпринятые с этой целью войны необходимо должны были истощить те сокровища, какие Генриху VII удалось накопить; его сын принужден был обратиться к высокому обложению своих подданных. Так как трудно было рассчитывать на готовность парламента вотировать требуемые правительством субсидии, то король в течение ряда лет, от 1515 по 1523, и затем в 1527 и 1528 вовсе не созывает парламента, а это заставляет его прибегнуть к насильственным поборам и займам у наиболее зажиточных граждан; первые, как и ранее, именовались "добровольными приношениями" (benevolences). Население приписывало эти меры главному советнику короля, Уольси, заподазривало его в том, что часть денег затрачивалась им с целью подготовить свое избрание в папы, и относилось к нему с нескрываемым нерасположением.

Эпоха, о которой теперь идет речь, была свидетельницей реформационного движения Мартина Лютера; это движение могло встретить сочувствие в английском обществе, в котором еще Виклефом, как мы видели, положены были первые начала недружелюбного отношения к римской курии. Перевод Библии на английский язык открыл для незнакомых с латынью мирян возможность критики отдельных догматов вселенской церкви, между прочим того, что в таинстве евхаристии хлеб и вино превращаются в тело и кровь Христовы.

Преследования, которым подверглись при Ланкастерах последователи Виклефа, на время остановили ход народной реформации. Но несомненные злоупотребления, вкравшиеся в ряды католического духовенства, честолюбивые замыслы, роскошь и распутство римского стола в эпоху, когда во главе его стоял или явный преступник, как Александр Борджиа, или такой воитель и политик, как Юлий II, или, наконец, такой артист в душе и слабый верою горячий ревнитель возрождения наук и искусств, как Лев X, снова оживили в широких кругах недовольство, по преимущ. высшим духовенством. Монастыри, размножившиеся в Англии в невероятном числе (их насчитывали в 1536 и 1537 г. 619), накопляли в своих руках не только громадные сокровища, но и обширные поместья. Не довольствуясь приношениями ежегодно притекающих масс странников-богомольцев, они обеспечивали себе добавочный доход тем, что причисляли церковные приходы в селах к числу тех, в которых отправление богослужения возлагалось на членов монашествующей братии. Не желая в то же время нести связанных с званием священника обязанностей, члены черного духовенства обыкновенно довольствовались назначением викариев с недостаточным образованием за малое вознаграждение; а такие лица, очевидно, не подготовлены были к проповеди и не пользовались нравственным влиянием на паству. Число абсентеистов в среде высшего духовенства возрастало все более и более: Уольси занимал одновременно три епископских стола и не показывался ни на одном из них; Фокс, епископ винчестерский, в течение 20 лет отсутствовал из своей епархии. Если торговля индульгенциями возмутила Мартина Лютера, то в Англии имелось достаточно причин недовольства, чтобы, и помимо этого факта, вызвать освободительное движение в среде церкви. Но Генрих VIII отнюдь не имел в виду сыграть роль Фридриха Саксонского. За свое правоверие, обнаруженное в книге, направленной против Лютера, он был награжд. папою Львом X титулом "защитника веры". Таким образом, не под влиянием внутреннего убеждения или желания пойти навстречу сказавшемуся в народе запросу, а по причинам чисто личного характера Генрих VIII с 1527 г. вступает в распрю с папским столом, которая мало-помалу приводить его к разрыву с Римом, к сосредоточению в собственных руках главенства над церковью и к основанию новой церкви, - скорее церкви, чем религиозной секты, так как англиканство, по крайней мере, при Генрихе VIII, еще не подымало спора о догматах, сохраняло католические формы культа и только отказывало папе в признании его верховенства.

Ближайшим мотивом было желание Генриха развестись со своей супругой Екатериной Арагонской, которая была некрасива, старше его на много лет и имела в числе своих фрейлин очаровательную Анну Болейн, в которую влюбился пылкий король. Кроме любви, Генрихом VIII руководило еще желание иметь сына-наследника. От Екатерины же Арагонской у Генриха родилась только дочь, будущая королева Мария Жестокая. Предлогом к разводу король выдвинул следующее обстоятельство. Екатерина была вдовою его старшего брата Артура. Генрихом овладело сомнение в том, насколько закономерным может считаться брак с невесткой. Целая литература возникла вскоре по вопросу о том, согласно или несогласно с христианской моралью такое супружество и может ли считаться вступившая в него женщина законной женой, а рожденные от нее дети - законными детьми. Генрих VIII, разумеется, стал высказываться в отрицательном смысле; но папа ответил решительным отказом на его просьбу о непризнании его брака законным, так как не желал ссориться с императором Карлом. Завязавшиеся еще в 1527 г. переговоры кончились 2 года спустя требованием папы Климента VII, чтобы дело было перенесено на окончательное разбирательство в Рим. Генрих VIII ошибочно заподозрил своего канцлера Уольси в интригах, имевших последствием принятие такого решения; желая избавиться от него и в то же время сложить на его плечи недовольство, вызванное высокими поборами, он объявил, к немалому изумлению своего министра, что все, сделанное им в этом направлении, произошло без его ведома и согласия. Уольси был отставлен от должности, и против него начато было преследование за нарушение статута, запрещавшего ведение переговоров с Римом без королевского согласия. Обвинение это было тем более несправедливо, что назначение Уольси легатом в Англии не встретило ранее никакого противодействия со стороны Генриха. Кардиналу пришлось переселиться в архиепископию в Йорке, но Генрих VIII и здесь не оставил его в покое: год спустя против Уольси выдвинуто было новое обвинение в государственной измене, и только внезапная смерть, постигшая его на пути в Лондон, помешала дальнейшей мести его врагов, во главе которых стояла сама Анна Болейн и ее дядя, герцог Норфолкский.

Новые люди сменили теперь при Генрихе еще недавно всемогущего кардинала: открытый Уольси Томас Кромвель, человек низкого происхождения, пробившийся в люди благодаря уму и таланту, сделался советником короля по светским делам, а Томас Кранмер, уже затронутый идеями континентальн. реформаторов, стал главным советником Генриха VIII в делах церковных. Сделавшись архиепископом кентерберийским, он посоветовал передать в руки английского суда решение вопроса о разводе, сам принял участие в постановлении решения и высказался в желательном для короля смысле. Генрих поспешил вступить в брак с Анной Болейн, которая вскоре родила ему дочь Елизавету, объявленную законной наследницей престола в ущерб ее старшей сестре Марии. Король потребовал клятвы у своих подданных в признании ее прав.

Ее не решились принести канцлер королевства, Томас Мор (Thomas More), автор "Утопии", и Фишер, епископ рочестерский. Оба были казнены. Папа Павел III, заступивший место умершего Климента, 15 дек. 1538 г. объявил Генриха не только отлученным от церкви, но и лишенным престола. Возможность всякого поворота назад исчезла, и Генрих VIII поспешил извлечь все выгоды из нового положения, которое создано было для него разрывом с Римом. Духовенству повелено было обращаться впредь к королю, как к верховному главе церкви, с прибавкою: насколько это дозволяет закон Христов. А Генрих согласился простить церковным иерархам нарушение ими статута praemunire в факте признания архиепископа Уольси папским легатом, но, разумеется, не даром, а после уплаты ему церковной конвокацией 118.000 ф. стер.

Упразднение монастырей, сперва мелких, а затем и конфискация их собственности явилась ближайшим актом использования королем его положения главы и реформатора церкви. Этой секуляризации монастырских имуществ предшествовало расследование действительного положения монастырей, известное под названием "visitation", т. е. посещение их особой, назначенной королем следственной комиссией. Члены ее в 1535 г. представили опись имуществ монастырей; она была издана под названием "Valor ecclesiasticus" и обстоятельно изучена русским историком г. Савиным в его книге "Английская секуляризация". Эта работа выполнена была настолько полно и удачно, что проф. Виноградов счел нужным озаботиться переводом части ее на английский язык и включил ее в свои "оксфордские работы по социальной и правовой истории". На основании очень тщательного разбора обильного материала, заключающегося в этих документах, проф. Савин подвергает сомнению некоторые из установившихся взглядов на роль монастырей и на значение, какое имело их упразднение для общественных судеб страны. Лучшее из ранее напечатанных исследований о монастырской жизни Англии принадлежит иезуиту Гаске. Гаске представил английскую реформацию, как своего рода восстание богатых против бедных; она сделала первых зажиточнее прежнего и отняла у неимущих классов последнее, на что они могли рассчитывать, а именно материальную поддержку такого демократического института, каким были монастыри, считавшие будто бы свою собственность наследием бедных. Согласно Гаске, излагает русский исследователь, благодетельное влияние монастырей не ограничивалось одними делами призрения, число жителей, пользовавшихся их помощью, было, по меньшей мере, в 10 раз больше числа самих монахов; в своем благодушии монастыри довольствовались низкими рентами со своих наследственных арендаторов. Наличность монастыря была благодетельна для всей соседней округи, так как весь свой доход он тратил на месте, доставляя заработки соседним купцам и ремесленникам. Так как монастыри распространены были по всей стране, то их большой доход распределялся в среде всего населения королевства. Всему этому, разумеется, по мнению Гаске, положен был конец секуляризацией. Упразднение монастырей гибельно отразилось на народных массах и увеличило число пролетариев. До этого лица, державшие от монастырей землю, были защищены в размере своих рент вековечным обычаем; он исчез вслед за секуляризацией и оставил слабого беззащитным по отношению к тирании сильного. Земельные собственники, сменившие монахов, были люди бессердечные; они повысили ренты. Раньше монастырский доход шел в руки местного населения, теперь с тех же земель потекли ежегодно большие суммы в руки лондонского казначейства, а затем, после распродажи имения, - к жившим при дворе аристократам, приобретателям монастырских имуществ.

Против этого ходячего учения, многие стороны которого я не прочь разделить, А. Н. Савин направляет свою критику. Число лиц, живших на счет монастырей, пишет он, далеко не было так многочисленно, как думал Гаске, и они далеко не носили того плебейского характера, какой он им приписывает; на основании отчетов об упразднении монастырей, можно прийти к заключению, что число мирян, живших на счет монастырей, всего в 3-4 раза превышало число монахов. По приблизительному подсчету это число может быть выражено цифрою в 35.000 человек. В состав их входили не одни пауперы, но также чиновники и рабочие, которые легко могли найти занятие и после упразднения монастырей. Нельзя также сказать, что монастырский бюджет был обременен только тратами на низшие слои общества; многие монахи сами были джентльменами, часто принадлежали к лучшим семьям королевства; в монастырских школах обучались дети не одних бедных семей, но и джентльменов, а в школах для девочек, содержимых монастырями, можно было встретить, пожалуй, больше дочерей дворянских семей, чем из семей простонародья. Монастырское гостеприимство распространялось на все классы общества, а связанные с монастырской администрацией должности часто занимаемы были членами дворянства - рыцарями и даже пэрами королевства. Наконец, монастырские земли снимаемы были в аренду нередко джентльменами. Приписывать монахам только демократические симпатии было бы ошибочно; настоятели главных монастырей принимали участие в палате лордов, и, разумеется, считали себя весьма важными персонами; да и простые монахи жили с большим комфортом. В более бедных провинциальных монастырях число служителей и сельских рабочих было весьма ограничено, и ручной труд падал на самих монахов. Нищенствующие ордена, по всей вероятности, симпатизировали пролетариату, остальные же тянулись к высшим и средним классам (см. "English monastery on the eve of the dissolution", by Alexander Savine. Oxford, 1909; 263-297).

Все эти замечания могут быть справедливы и они все же не умаляют того общего впечатления, какое производит перемещение значительной^*) массы земельных имуществ из рук "мертвой руки" на рынок, на котором, разумеется, люди достаточные - среднее сословие сел и городов - необходимо должны были получить решающий голос в их приобретении.

^* (Сочинение г. Савина не позволяет нам сказать, как велика была эта масса и в каком отношении она стояла ко всей хозяйственно-утилизируемой земельной площади в королевстве. Он стремится только породить сомнение в точности ранее сделанных приблизительных оценок, а тем более категорических утверждений на этот счет самих современников секуляризации.)

За невозможностью вывести из сочинения г. Савина определенное представление о размере церковных имуществ, мы поставлены в необходимость довольствоваться весьма, разумеется, приблизительными и спорными оценками современников или выводами позднейших историков и экономистов. Все они сводятся к тому, что не менее четверти хозяйственно-утилизируемых земель сосредоточилось в руках церкви, а монастырская собственность, разумеется, преобладала над собственностью отдельных храмов и приходов, так что приведенную оценку можно уменьшить разве на треть, не более; а если так, то мы вправе говорить о монастырских имуществах, как составлявших шестую или седьмую часть всей культивируемой площади.

Как видно из текста парламентских статутов и свидетельства современников секуляризации, правительство предполагало обратить полученные путем ее средства частью на усиление оборонительных средств страны, частью на дела общественного призрения и народного образования. Располагая палаты к утверждению проекта секуляризации, говорит г. Соколов в своей монографии "Реформация в Англии", правительство в 31-й год царствования Генриха VIII заявило и о своих намерениях. Из этого заявления мы узнаем, что имелось в виду не обращать приобретенных имений в частную собственность, но обогатить ими государственное казначейство, дабы государство могло с успехом поддерживать свое достоинство во внешней политике, содержа с этою целью 40 тысяч хорошо вооруженных воинов и не беспокоя впредь подданных требованием субсидий, податей, займов и т. п. Из опасения, чтобы честь и достоинство государства не потерпели ущерба от упразднения 29 духовных лордов, король высказывал намерение восполнить эту убыль назначением достаточного числа лордов светских. В предисловии к биллю, внесенному Кромвелем в том же году на обсуждение английского парламента, биллю, задачей которого было предоставить королю право создания новых епархий, высказывалось желание, чтобы конфискованные у монастырей имущества пошли на поощрение народного образования, на содержание стипендиатов в университетах, на учреждение кафедр еврейского, греческого и латинского языков, на обеспечение престарелых слуг государства, на общественную благотворительность и т. п. В проповедях современников секуляризации, в их числе Томаса Левера, как и в сатирической литературе того времени, постоянно говорится, что ближайшею целью секуляризации выставлялась необходимость оказать помощь бедным, поддержать интересы образования и религиозной проповеди. "Имелось в виду, - говорит Томас Левер в обращении к своей пастве от 2 февраля 1550 года, - что имущества, доход с которых затрачиваем был непроизводительно на совершение бесплодных религиозных церемоний или на сластолюбивое удовлетворение праздных животов, пойдут на покрытие государственных издержек и в частности на общественную благотворительность, на содержание публичных школ и на проповедь слова Божия" (Thomas Lever, "А fruitful sermon made in Paule′s churche at London", 2 fevr. A. 1550; Arber′s Reprint, p. 32). Упоминая в другом из своих поучений, произнесенном на этот раз в присутствии самого короля Эдуарда в 1551 году, о только что совершившейся конфискации гильдейской собственности, Левер снова говорит об интересах образования и о помощи бедным, как о тех целях, коим в глазах самого правительства должна была служить эта конфискация. Основание новых университетских коллегий, создание так. наз. grammar schools, или приходских школ, - вот что, по словам проповедника, имелось в виду при отобрании в казну гильдейской собственности (Thommas Lever, "А sermon preached before the king", 1551, p. 81). "О Боже! - читаем мы в собрании эпиграмм Роберта Краули (ок. 1518-88), - какой незаменимый случай обеспечить интересы образования и оказать помощь бедным представила конфискация монастырской собственности! Земли и сокровища, приобретенные этим путем, могли бы доставить средства к приисканию добрых проповедников, которые удержали бы народ на правом пути. На получаемые от продажи суммы легко было бы прокормить многих и многих, ежедневно умирающих с голода" (Robert Crowley′s, "Epigrams on abbeys", стр. 7).

Употребление, сделанное на самом деле из конфискованной собственности, далеко не оправдало ни тех обещаний, какие на этот счет даны были правительством, ни тех надежд, какие в этом отношении возлагало на него общество. И немудрено; так как секуляризация не только в Англии, но и на континенте Европы, была, прежде всего, делом служилого сословия, отвечала его вековым стремлениям и, следовательно, должна была удовлетворить предъявляемому им запросу на землю. В этом отношении в Англии XVI в. имело место то же, что на расстоянии трех с лишним столетий, в 1789 г., повторилось во Франции, при распоряжении так называемыми "национальными" имуществами, первым источником которых была конфискация земель у церкви. По словам Авенеля, ни в речах, произносившихся по этому случаю в Учредительном собрании, ни в его декретах не было сказано ни слова в пользу безземельных. Никто не предложил организации народного кредита, с целью облегчить приобретение имуществ бедным. Не обращено было внимания даже на требование некоторых журналов, в том числе Moniteur, чтобы продажа производима была мелкими участками в 5 тысяч ливров. Единственною мерой, благоприятной интересам неимущих классов, было постановление, чтобы, в случае равенства условий, оказываемо было предпочтение продаж мелкими участками перед продажей имения в целом виде. "Национальные имущества" сделались поэтому добычею спекулянтов, лиц, уже владевших землею, нередко целых торговых компаний. И это случилось в то самое время, когда в литературе постоянно высказываемо было желание, чтобы бедные предпочтительно перед другими получили право на эту собственность (Н. И. Кареев, "Крестьяне во Франции XVIII века", стр. 479-80). Дело в том, что буржуазия, в интересах и силами которой произведен был французский переворот 89 г., в такой же степени домогалась доступа к конфискованным имуществам, в какой делало это английское джентри по отношению к секуляризованным имениям монастырей. Проектируемые реформы на практике получают то направление, какое дают им господствующие в обществе классовые интересы. А такими в Англии XVI века были интересы служилого сословия, как во Франции 89 г. интересы буржуазии.

Уже с самого начала легко было предугадать тот исход, какой будет иметь в Англии секуляризация монастырской собственности. В самый год производства этой последней ближайший ее виновник, Томас Кромвель, уже осажден письмами временщиков и придворных, в которых последние усиленно ходатайствуют о пожаловании или продаже им земель той или другой обители, инсинуируют против своих конкурентов и подкрепляют свои просьбы обещанием денежных и личных услуг.

По убеждениям современников, отчуждая монастырские земли членам служилого сословия, Генрих VIII и его ближайший советник Кромвель сознательно преследовали определенную политическую цель. В одной рукописи XVI в., хранящейся в числе тех, которые составляют богатую коллекцию Коттона в Британском музее, мы находим на этот счет следующие подробности. Кромвель, значится в ней, побудил короля раздать монастырские имущества в руки возможно большего числа лиц, с целью заинтересовать многих в деле секуляризации. Этим соображением объясняется наделение ими епископий и коллегий, продажа их дворянству, обмен их на старинные владения земельного джентри, наконец, возведение многих королевских служителей в дворянское звание, с правом покрывать связанные с их достоинством издержки доходом от уступленных им монастырских земель. (Three chapters of letters relating to the suppression of monasteries, ed. by Writh, Camden Soc., 1843, стр. 114).

Во всем этом политика английских секуляризаторов с успехом выдерживает сравнение с тою, какую проводили по отношению к "национальным имуществам" деятели 89 г. Отчуждение конфискованных земель на правах полной собственности повело в Англии, как и во Франции, к одному и тому же результату. Оно сделало невозможным поворот к старому порядку. Между старым и новым порядком нерушимою стеной стали интересы только что созданных земельных собственников. Подобно тому, как во Франции реставрированным Бурбонам не приходит в голову занести руку на раз приобретенные буржуазией права на земли упраздненных монастырей, так точно, несмотря на реставрацию католицизма, Филипп и Мария не в состоянии были вернуть в Англии восстановленным ими аббатствам однажды конфискованную у них собственность. Итак, земельная политика Генриха VIII является в такой же мере условием сохранения созданного им порядка, в какой земельная политика национального собрания и конвента содействует упрочению социального переворота, вызванного во Франции революцией.

Настаивая на своем верховенстве в делах церкви и на праве обратить на пользу государства имущества "мертвой руки", Генрих VIII в то же время был противником начавшегося уже в его дни народного реформационного движения, подготовленного, как мы знаем, проповедью Виклефа и лоллардов и начавшего отражать на себе влияние мыслей, распространенных на континенте Европы Мартином Лютером, Кальвином и Цвингли. Он не позволял изменять догматов католической веры и в 1539 г. включил в текст принятого парламентом билля шесть статей, требовавших, чтобы все его подданные признавали и догмат превращения в тело и кровь Христовы хлеба и вина в таинстве евхаристии и обычай тайной исповеди у священников.

При нем начинается, таким образом, борьба светской власти одинаково с католиками и диссентерами, т. е. раскольниками. Но она принимает острый характер только тогда, когда осложняется поддержкой последователей этих вероучений лицами, навлекшими на себя королевскую немилость противодействием его капризным решениям в вопросах, связанных с тем или другим из заключаемых им браков. Когда кокетливая Анна Болейн была заподозрена Генрихом в измене, он не остановился перед мыслью о новом разводе и о признании незаконности прижитой им в браке с нею дочери Елизаветы, будущей королевы Англии. Кто оспаривал в этом отношении королевский приказ, тот признавался повинным в государственной измене. Анна Болейн была брошена в Тауэр, судима комиссией, в состав которой принудили войти ее собственного отца и дядю, и приговорена к смерти, а король немного времени спустя женился на Джен Сеймур (Jane Seymour), от которой получил, наконец, желанного наследника в лице принца Эдуарда; рождение его в 1537 г. стоило жизни его матери. Два года спустя Генрих вступил в новый брак, на этот раз с иностранной принцессой Анной Клевской; на таком браке настаивал и невесту выбрал Томас Кромвель, ближайший королевский советник и преемник Уольси. Он надеялся на сближение, благодаря такому браку, Генриха VIII с протестантскими князьями. Но когда эти надежды не оправдались, а прибывшая с континента Анна оказалась некрасивой и умственно ограниченной, король принудил ее удовольствоваться получением пенсии и постоянным пребыванием в красивой резиденции, устроенной для нее в Челси (Chelsea). С Томасом же Кромвелем, рекомендовавшим этот брак, расправа была короткая: Генрих VIII приказал задержать его, приписывая ему не только покровительство протестантам (распространением еретических книг и освобождением из тюрем лиц, не признававших шести статей), но и доступность подкупу; это последнее обвинение не лишено было основания, так как талантливый государственный деятель был сребролюбив и пользовался заслуженной репутацией взяточника. Католики ненавидели его, признавая главным виновником всех преследований, и поэтому с радостью услышали о его казни. Ближайший брак короля с Екатериной Гоуард (двоюродного сестрою Анны Болейн), которую подозревали в склонности к католицизму, одно время оживил их надежды, но брак этот, заключенный в 1540 г., длился недолго; Екатерина Гоуард вскоре была обвинена в неверности и казнена, а Генрих вновь вступил в брак, на этот раз с вдовою, Екатериною Парр, которая нянчила его в последние годы жизни, но сама едва не подверглась той же участи, что и предшествовавшие ей жены: король заподозрил ее в склонности к протестантизму, и она только благодаря его кончине избавилась от преследования. Последние 12 лет царствования Генриха VIII не могут быть признаны особенно счастливыми; ему пришлось подавлять с обычной суровостью действительные или мнимые заговоры: в Ирландии - восстание, во главе которого стоял род Фицджеральдов (Fitzgerald), самая могущественная из англо-ирландских семей; в северной Англии, где монахи пользовались широким авторитетом, в их пользу возникло движение, в котором приняло участие до 30.000 человек, намеревавшихся подать петицию королю в пользу его примирения с папой, восстановления монастырей и отставки нечестивых советников и еретиков-епископов (Pilgrimage of Grace). Восстание кончилось тем, что король поручил герцогу Норфолку, нерасположение которого к протестантизму хорошо было известно, вступить в переговоры с мятежниками и обещать им прощение. Когда, заручившись этими обещаниями, мятежники разошлись по домам, король с собранным им войском отправился в графство Йорк для их усмирения. Северяне выступили против него с оружием в руках и были разбиты наголову; их вожаков, в числе которых были и монастырские настоятели, Генрих VIII приказал безжалостно повесить.

С каждым годом король обнаруживал все большую и большую жестокость по отношению к своим политическим противникам. Заподозрив католиков в желании произвести династический переворот в пользу отдаленных потомков короля Эдуарда IV из Йоркской династии, он распорядился казнью этих мнимых претендентов, повинных самое большее в неосторожных разговорах. Боясь роста протестантизма, Генрих VIII счел нужным еще в 1536 г. изложить догматы веры, от которых не дозволялось уклоняться его подданным; но при этом им самим было объявлено, что всякие доктрины и обряды, не основанные на авторитете Библии, должны быть признаны суевериями и заблуждениями. Таким образом раскрыта была дверь для свободного толкования, а распоряжение Генриха VIII, чтобы в каждом храме помещен был английский перевод Библии, сделанный Вильямом Тиндалем, ревностным протестантом, сожженным импер. Карлом V, содействуя распространению в массах Свящ. писания, послужило к развитию в народе религиозных сект, вскоре признанных еретическими.

Военные предприятия Генриха доставили Англии, с одной стороны, возможность положить начало действительному завоеванию Ирландии, законченному при Елизавете, а с другой - приобрести на северном берегу Франции город и порт Булонь, после нового столкновения с Франциском I, который замышлял высадку в Англии, но успел овладеть - да и то на короткий срок - одним о. Уайтом. Военные успехи обошлись Генриху VIII дорого в буквальном смысле этого слова, и, чтобы покрыть недочеты своей казны, он решился пустить в обращение фальшивую монету с большою примесью меди. Иностранные купцы отказались брать ее, цены на товары возросли, жизнь стала дороже, и бедность еще более распространилась в массах. Король решился бороться с нею жестокими мерами; он приказал клеймить способных к работе нищих, отдавать их на два года в крепостную зависимость всякому желающему воспользоваться их услугами, а при новых попытках раз осужденных жить подаянием казнить их повешением. Нравы в это время были жестоки, несмотря на придворный лоск и рыцарскую вежливость. Возрождение наук и искусств, совпадающее с веком Генриха VIII, далеко не повлияло еще на развитие гуманности и сострадания к людям, обойденным судьбой.

Генрих VIII умер, оставив малолетнего сына на попечении совета из 16-ти членов, во главе которого, с титулом протектора королевства и личности короля, стал Гертфорд, герцог Сомерсетский. Он был протестантом в душе и не прочь поэтому содействовать завершению английской реформации. Им отменена католическая месса и предписано совершение всех обрядов на английском языке; им же введен в употребление в 1548 г. первый молитвенник для пользования при литургии других требах (first Common - Prayer - Book). Ближайшее участие в составлении этой книги принял епископ Кранмер; его литературный талант, способность удачного подбора слов и выражений сказалась в передаче звучною речью изложенных в требнике молитвословий. Более резкий оборот, приданный в эпоху регентства английской реформации, сказался в грубом истреблении церковных украшений и церковной утвари, а также икон.

Сомерсет озабочен был мыслью о соединении Англии с Шотландией и с этой целью вошел в переговоры о заключении брака между юношей-королем и Марией Стюарт, которой в это время было не более пяти лет; но шотландцы, не желавшие распространения на их страну английского владычества и перемены религии, отправили молодую королеву во Францию, где король Генрих II обручил ее с дофином, будущим королем Франциском II. Загоревшаяся вскоре затем война с Францией завершилась потерей Булони, единственного территориального приобретения, сделанного Генрихом VIII на континенте Европы. К этой неудаче присоединились новые: собственный брат Сомерсета, Сеймур, вступил в заговор против него с целью посадить на престол дочь Анны Болейн, Елизавету; заговор был раскрыт, и Сеймур был казнен. В 1548 и 1549 гг. протектору пришлось считаться с двумя новыми мятежами: один вспыхнул на западе Англии, в Дэвоншире, и направляем был католиками, требовавшими возвращения к прежней мессе и подавления реформации, другой же имел социальную подкладку и охватил собою восточные графства, Норфолк и Сёффольк, в которых быстрое развитие овцеводства сказалось усиленным огораживанием открытых полей и сносом крестьянских усадеб. Глава восстания, Кет, разбил посланного для его усмирения маркиза Норсгэмптона и взял штурмом Норвич; его движение по направлению к столице было остановлено одним из членов Совета Дедлей, графом Уорриком; Кет был взят и повешен.

После этих неудач Сомерсет пошел навстречу своим врагам, уже готовым отнять у него звание протектора, и сам отказался от власти. Его некоторое время продержали в государственной крепости, в Тауэре, а затем снова включили в состав Верховного совета. Место его занял счастливый победитель крестьянского восстания, Уоррик. Он был сторонник протестантизма в той форме, какая дана была ему на континенте Европы; это отразилось на содержании второй книги английского требника, вышедшей во время его протектората, и на назначении на места епископов ревностных сторонников реформы. Предвидя возможность смерти в молодом возрасте болезненного и даровитого юноши, которому досталось наследие Генриха VIII, Уоррик задумал обеспечить, вероятно, столько же собственное положение, сколько и успех английской реформации, передачей престола на случай кончины короля не одной из дочерей Генриха VIII, признанных незаконными самим Генрихом, а отдаленной его родственнице, внучке принцессы Марии, любимой сестры Генриха. Имя ее было Жанна Грей. Протектор пожелал связать ее судьбу с судьбою собственного сына и заключил между ними брак. На смертном одре Эдуард VI распорядился в духовном завещании о передаче престола обвенчанной с сыном протектора Жанне. Уоррик, принявший титул герцога Нортумберлендского, озаботился устранением единственного казавшегося ему препятствия к его честолюбивым намерениям и выдвинул против герцога Сомерсета обвинение в государственной измене. Судьи вынесли смертный приговор, и Сомерсет был казнен к великому негодованию народа; оно сказалось вскоре в решительном нежелании признать королевой Жанну Грей. Так как сторонникам протектора не удалось овладеть принцессой Марией, и она успела бежать в восточные графства, готовые провозгласить ее королевой, то исходом всего этого темного дела было то, что, едва протектор удалился из Лондона с целью подавить восстание восточных графств, как в столице вспыхнул мятеж, и она передалась сторонникам Марии. После этого войска покинули протектора, и он принужден был сдаться графу Арунделю. Его предали суду по обвинению в государственной измене и, хотя из желания спасти жизнь он объявил себя католиком, его все-таки казнили. Ту же судьбу разделила с ним и несчастная Жанна, но только не сразу, а после того, как в ее пользу, но, по-видимому, без ее ведома, начато было восстание, известное в истории под именем мятежа Уайата (Wyat), молодого рыцаря из Кента. Восстание это, на самом деле, преследовало иные цели, а именно возведение на престол Елизаветы; одно время оно грозило сделаться успешным, и Уайат со своими 10.000-ми уже смело направился к Лондону, но Марии, находившейся в это время в столице, удалось хитростью и обещаниями вступить в переговоры, удержать его на несколько дней от вступления в столицу. Этим временем она воспользовалась для сбора ополчения. Около Тэмпльбара, адвокатской коллегии, предводитель восстания был взят в плен. Мария жестоко расправилась со всеми действительными и мнимыми руководителями и подстрекателями заговорщиков. 80 человек кончили жизнь на виселице; в числе их погибла и Жанна Грей со своим мужем. Ее судьбу разделила бы и принцесса Елизавета, если бы против нее можно было представить какие-либо улики.

Мария вступила на престол, испытав гонения и преследования, начало которым было положено еще в тот день, когда ее отец, расторгнув брак с Екатериной Арагонской, признал незаконной прижитую в этом супружестве дочь. Подобно своей матери и всей испанской родне, она была ревностной католичкой, искренно ненавидевшей ближайших советников отца и брата и находившей утешение в одной только преданности той вере, в которой она была рождена, и в восторженном отношении к тем, кто, подобно наследнику испанского престола, Филиппу, слыл за ревнителя правоверия. Карл V вознамерился использовать восшествие на престол католической принцессы; не отступая перед тем, что Марии было 36 лет, и что она 12-ю годами была старше Филиппа, он решился обеспечить интересы своего королевства и своего дома женитьбой сына на королеве Англии. Когда Филипп для вступления в брак прибыл в Лондон, он нашел свою будущую супругу занятой кровавой расправой с врагами ее веры, оказавшимися одновременно ее собственными врагами. Некоторым протестантским епископам удалось бежать и тем укрыться от преследований; всем священникам, вступившим в брак, стали грозить лишением их церковных бенефиций; в церквах приказано было снова служить латинскую обедню. Мария открыто заявила о своей готовности признать верховенство папы и восстановить монастыри в их прежних владениях, что, разумеется, повергло в ужас лиц, приобретших их имущества в дар или за деньги. Когда в 1554 г. произведены были выборы депутатов от графств и городов, при сильном давлении правительства, и собрался в июле новый парламент, он высказался в пользу примирения с Римом и признания, что папа - глава английской церкви. Папским легатом прибыл долгое время живший в изгнании английский кардинал Реджинальд Поль, по рождению принадлежавший к Йоркскому дому. Вскоре после его возвращения восстановлен был в силе статут Генриха IV о сожжении еретиков, и началась расправа. Мария вела ее так безжалостно, что ее молодой супруг Филипп сам счел нужным рекомендовать ей больше сдержанности и такта, но, разумеется, тщетно. Не находя никаких прелестей в своей зрелой супруге, болезненной, истеричной и крайне ревнивой, он поспешил вернуться в Испанию, где Карл V вскоре отказался в его пользу от престола. Марии не суждено было увидеть его снова, и осталось только продолжать дело "спасения собственной души" ревностной расправой с еретиками: их стали жечь на костре, отправляя на тот свет приблизительно по 10 человек в месяц; в числе казненных оказалось и немало епископов, в том числе Латимер от Ворчестера и Ридлей от Лондона. "Держите себя мужественно", таков был советь, данный Латимером своему товарищу в несчастии, "помните, что мы зажигаем сегодня в Англии светильник, который с Божьей помощью никогда не померкнет!" Народ приветствовал преследуемых, как мучеников, придавал Марии то имя, под которым она перешла в историю, - имя "Жестокой". В числе сожженных ею был знаменитый преемник кардинала Уольси, одновременно советник и ближайший исполнитель всех церковных мероприятий Генриха VIII, архиепископ Кранмер. Одно время, чтобы избавиться от смерти, он готов был вернуться в лоно католицизма; но в решительную минуту он отказался исполнить свое обещание, вынужденное у него пыткой, и, прежде чем взойти на костер, сам протянул к огню свою правую руку, как бы карая ее за готовность подписать акт отречения. Последние минуты королевы Марии омрачены были известием, что город Кале, остававшийся в руках англичан с 1347 г., сдался герцогу Гизу, начальнику французской армии, действовавшей на севере. Это известие потрясло королеву и ускорило ее конец. "После моей кончины вы найдете имя Кале написанным на моем сердце", говорила она окружавшим ее постель приближенным. Через три дня после ее кончины, в ноябре 1558 г., сошел в могилу и ее советник, кардинал Поль.

Англия с чувством глубокого удовлетворения приветствовала вступление на престол королевы Елизаветы, дочери Анны Болейн. Еще во время болезни Марии, двор Елизаветы в Гатфильде стал привлекать к себе все, что было выдающегося в Англии, в том числе и Вильяма Сесиля, бывшего секретаря протектора Сомерсета, избежавшего преследований только благодаря внешнему подчинению католицизму. Испанский посол доводил до сведения Филиппа во время последних дней царствования Марии и после личного посещения Елизаветы,

что Сесиль, бывший секретарь короля Эдуарда, будет секретарем и новой королевы. Он имеет, продолжал посол, репутацию добродетельного и умного человека, хотя и еретик. Сесиль, можно сказать, был одним из выразителей той слагавшейся партии политиков, которая, допуская свободу внутреннего суждения, считала нужным, в интересах мира и спокойствия государства, внешним образом признавать господствующую в нем церковь и придерживаться ее культа. При частой смене религий, в связи с переменой в лице правителей, людям, не обладавшим особенно сильным религиозным чувством, оставалось только высказывать учение, в скором времени сделавшееся ходячим, что всякое государство имеет право самостоятельно решать, какова будет вера его подданных, и что такой государственной религией должна быть религия государя. Но люди такого образа мыслей, ставившие спокойствие и целость государства выше требований собственной совести, настаивали на необходимости одного чисто внешнего подчинения. Сесиль полагал, что для общественного порядка необходимо, чтобы никто не имел права служить Богу иначе, чем в тех формах, в каких служит ему вся нация, и что всякий подданный должен присутствовать при национальном богослужении. В этом отношении взгляды Сесиля не расходились с настроением молодой королевы. Историк Грин говорит о ней: "она не лишена была религиозных запросов; в минуты опасности, ища от нее спасения, она серьезно уповала на Божественный Промысел, оказывающий покровительство как ей самой, так и ее стране. Но она была почти совершенно лишена духовных эмоций. В то время, когда теологические споры овладевали совершенно интересами выдающихся людей, Елизавета оставалась равнодушной к ним; она скорее воспиталась в идеях итальянского возрождения, чем в идеях реформации. Ее ум совершенно не был занят теми проблемами, над решением которых мучились ее современники; для Елизаветы они были не только непонятны, но даже несколько смешны: она питала равное презрение и к суеверию католиков, и к ханжеству протестантов".

Тотчас же по ее восшествию на престол религиозные преследования прекратились. Во все время ее долгого царствования, кроме нескольких анабаптистов, которых обвиняли - по всей вероятности, неверно - в хуле на Бога и в посягательстве на права монарха, ни один еретик не был возведен на костер. Елизавета не хотела слышать о преследовании людей за одни их убеждения. От ее имени Сесиль считал себя вправе утверждать, что любой англичанин имел полную свободу веры. Но эта свобода не означала права открытого исповедания ее внешним культом. Даруя своим подданным свободу совести, Елизавета требовала от них внешнего признания установленной религии.

Призвав в свой совет Сесиля и его родственника, сэра Фрэнсиса Бэкона, будущего автора книги "Novum organum" и родоначальника эмпирической философии, Елизавета не произвела других перемен в персонале государственных сановников; не потребовала она и отмены католической мессы, которую посещала во все время правления своей сестры; едва протестанты, пользуясь терпимостью, стали в своих проповедях оскорблять католических священников, как королева поспешила издать указ, воспрещавший произнесение проповедей без предварит. разрешения. Но королева в то же время дозволила читать в храме молитву Господню, Символ веры и заповеди на английском языке. В королевский указ, т. наз. "прокламацию", были включены слова, что существующие формы богослужения должны быть сохранены до тех пор, пока на этот счет не последует совещания королевы с парламентом. "Я намерена поступать", - говорила она, - "так, как поступал мой отец", и в этом многие видели, что она не пойдет так далеко в уступках протестантизму, как это сделано было в эпоху протектората Сомерсета и Нортумберленда. Филипп Испанский не отчаивался в сохранении в Англии католицизма и, так как ему необходим был союз с нею в борьбе с Францией, благодаря браку дофина с Марией Стюарт подчинившей своему влиянию и Шотландию, то он решился предложить свою руку и молодой королеве, напоминая ей, что он был ее защитником при прежнем царствовании, и убеждая ее в том, что ему она обязана и своим престолом. Но на это Елизавета, и не без основания, отвечала, что престолом она обязана, любви своего народа.

Елизавета не пошла на предложенный брак; она знала, какое нерасположение питают ее подданные к испанскому вмешательству в английские дела, и не намерена была сделать из Англии орудие честолюбивых замыслов Филиппа. Но в то же время она стремилась избежать разрыва и с Испанией, и с папским столом, пока не будет заключен мирный договор с Францией. Когда же последовало соглашение с нею в Като-Камбрези, и Елизавета оставила Кале в руках французов за сумму в 500.000 фр., правительство пошло более смело на восстановление англиканства. Побудительной причиной к этому явилась решительная несговорчивость папы Павла IV. Он пришел в ярость, едва узнал о воцарении Елизаветы, так как оно было несогласно с решением папы и его суда, признавшим ее незаконнорожденной, а, главное, противоречило интересам римской курии, относившейся благоприятно к притязаниям Марии Стюарт на английский престол, в силу наследования его в прямой линии от дочери Генриха VII. Павла IV враждебно расположили к Елизавете и настояния французов, и нежелание молодой королевы возвратить монастырям земли, конфискованные у них Генрихом VIII. В виду несговорчивости папского стола, Елизавета решила положиться на парламент, который в янв. 1559 г. признал законность ее рождения и права на престол. Дальнейшим логическим шагом было отвергнуть верховенство папы, вопреки решению церковной конвокации, а это, разумеется, влекло за собою внесение в парламент билля о восстановлении супрематства королевы, который встретил, однако, дружную оппозицию епископов в палате лордов. Далее этого королева пойти не пожелала, да и едва ли могла желать, так как протестанты далеко не составляли большинства в ее парламенте, а только наиболее энергичную партию страны. Одну уступку она должна была, однако, сделать им: католическая месса в их представлении сливалась с памятью о кострах Марии Жестокой. Они требовали возвращения к требнику, по меньшей мере, Генриха VIII, и королева пошла на это, но под условием исключить из той редакции, какая принята была в царствование Эдуарда, все то, что казалось ей идущим слишком далеко в духе протестантства. С такими поправками требник был не более, как передачей на английском языке старинной католической литургии; сами католики извиняли свое пользование им перед папским престолом тем, что в нем отсутствовало ложное учение. Изложенные в нем молитвы - молитвы католической церкви с одним упущением всякого обращения к заступничеству святых. "Акт единоверия" (act of uniformity) потребовал от духовенства, под страхом лишения сана, употребления новой, третьей, редакции требника при богослужении. Эти перемены, разумеется, вызвали недовольство в высшем духовенстве. Королева ответила на него отставкой некоторых иерархов; но она более милостиво отнеслась к противодействию низшего духовенства. В лице Матвея Паркера, сделанного ею архиепископом кентерберийским, Елизавета нашла умеренного и умелого помощника, спокойно переносившего даже некоторые капризные выходки самой правительницы, по-видимому, недружелюбно относившейся к отмене безбрачия духовенства и потому в лицо заявлявшей жене архиепископа, что она затрудняется, как назвать ее: "мадам" (замужняя женщина) или "mistress" (сожительница).

К счастью Англии, все эти смелые шаги в сторону восстановления англиканства не вызвали открытого разрыва с Испанией. "В наших интересах", - говорил один из министров Филиппа, - "заботиться об Англии", очевидно, из опасения усилить положение Франции, стремящейся подчинить своей политике Шотландию и предъявить затем права Марии Стюарт на английский престол.

В первые годы своего царствования королева приобрела большую популярность благодаря тому, что внутренний и внешний мир королевства был обеспечен, восстановлена звонкая монета хорошего чекана, и тем оживлена торговля с иностранцами. Однако, со второго десятилетия царствования начинаются осложнения из-за Шотландии. После кончины молодого французского короля Франциска II, мужа Марии Стюарт, и возвращения последней на родину в 1561 г., вспыхнули несогласия между католическим двором и шотландской знатью, склонной к принятию пресвитерианства, т. е. учения Кальвина. Эти несогласия обострились благодаря личному роману вдовствующей королевы, которая сперва вышла замуж за своего двоюродного брата Дарнлэ (Darnley), а затем, недовольная его поведением, приняла участие в убийстве его Босвеллем, в которого влюбилась настолько, что готова была сделаться его женой. Последствием всего этого было лишение ее престола и назначение регентства при малолетнем ее наследнике и сыне, Иакове VI. Марии осталось только бежать в Англию; она, по-видимому, намеревалась этим путем проехать во Францию. Так как Елизавета могла опасаться поддержки Францией прежних притязаний Марии Стюарт на английский престол и в то же время не желала выдать ее шотландцам, то беглой королеве даровано было почетное заточение. Но в неволе Мария сделалась реальной опасностью для Елизаветы, потому что все попытки католиков низвергнуть ненавистное им правление протестантки теперь неизменно ставили в центре интриг Марию. В октябре и ноябре 1569 г. в северной Англии вспыхнуло восстание. Во главе его стал герцог Норфолк, которому Мария обещала свою руку. Поддержку ему оказали северные аристократические семьи Перси (Percy) и Нёвилль (Neville), задавшиеся мыслью освободить Марию. Заговор не удался; мятежные графы бежали: один в Шотландию, другой - в Испанию. Норфолк попал на короткое время в тюрьму; в положении же Марии Стюарт не последовало никакого ухудшения. Один только папа Пий V отозвался на события отлучением Елизаветы от церкви и передачей прав на английский престол Марии Стюарт. Это сделано было римским двором в 1570 г. и имело ближайшим последствием новый заговор, в котором снова принимает участие герцог Норфолкский, действующий и на этот раз при помощи итальянского банкира Ридольфи, агента испанского короля Филиппа. Сесиль своевременно открыл заговор; Норфолк был казнен, но Елизавета снова пощадила ту, в чью пользу предпринят был заговор, и даже не приняла никаких мер против Испании, - так дорого было ей сохранение мира. Она боялась превратностей войны и не любила рисковать деньгами. Потребовались такие чрезвычайные события, как Варфоломеевская ночь и вызванная герцогом Альбою революция в Нидерландах, чтобы Елизавета решилась оказать помощь иноземным протестантам, не ограничиваясь лишь предоставлением им гостеприимства в самой Англии.

Войнами, происходившими на континенте, Англия сумела воспользоваться, как нейтральная держава, для расширения своих торговых оборотов. В руки английских торговцев переходит вывоз шерсти, ранее производившийся на ганзейских судах; английские корабли появляются не только во французских и голландских портах, но и на Балтийском и Средиземном морях; они пускаются даже в отдаленные странствия по Северному океану, открывают морской путь в Россию и завязывают с ней торговые сношения.

Не случайностью объясняется то, что королева Елизавета более помогала протестантам на море, чем на суше; она никогда не теряла из виду интересов Англии и предвидела ее будущее величие на морях. Уничтожить преграды, которые испанский флот ставил свободе плавания на Средиземном ли море или на океане, прямо входило в расчеты королевы, заботливо относившейся к интересам торговли и создаваемых ею колониальных компаний. Она не жалела, поэтому, денег на отдаленные и отважные морские походы Гаукинса (Hawkins), Дрэка (Drake) или Фробишера (Frobisher). Сэр Джон Гаукинс справедливо признается пионером английской торговли в Америке; но для этого ему постоянно приходилось вступать в сражения с испанскими судами. Еще более его известный Френсис Дрэк обогнул в 1577 г. мыс Горн, проехал со своими судами вдоль берегов Чили и Перу и овладел по дороге испанскими судами, которые везли из Лимы 500.000 фунтов американского золота. Оттуда он прошел с захваченными сокровищами мимо мыса Доброй Надежды и совершил таким образ. первое кругосветное плавание. Что касается до Фробишера, то он открыл со своими судами Лабрадор и устье Гудзона.

Пока совершались эти события, мировое значение которых понятно каждому, католики Англии и континента готовили соединенное нападение на Англию в 1583 г., причем в их намерения, как и прежде, входило освободить Марию и убить Елизавету. Так как в этих заговорах можно было открыть влияние Испании, то в 1584 г. Елизавета сочла нужным отпустить испанского посланника и начать военные действия, поручив графу Лейчестерскому с отрядом в 7.000 человек отплыть в Голландию для поддержания интересов сражавшихся за свою веру и независимость протестантских Нидерландов. Поход этот не был удачным, но действия, предпринятые англичанами против испанского флота, завершились разгромом северной испанской гавани Виго и удачными осадами Сант-Яго и Картахены на испанском берегу и Сан-Доминго в Вест-Индии.

Испания отвечала на эти действия поддержкой заговоров, направленных к освобождению Марии Стюарт. В последнем из них принял участие Бебингтон, помещик из графства Дерби. Поощряемый иезуитами, он решился убить Елизавету; но заговор был вовремя раскрыт; Бебингтон и его сообщники были казнены, и был назначен суд над самой Марией. 25 окт. 1586 г. ей был вынесен приговор, признававший ее виновной в поддержке всех восстаний, в поощрении мысли о высадке испанцев и в одобрении замыслов Бебингтона на жизнь королевы. В февр. 1587 г. последовала казнь Марии Стюарт. Еще из своего заточения она передала свои права на Англию Филиппу Испанскому. Последний решился их осуществить и отправил в Англию флотилию, т. наз. "Непобедимую армаду", под предводит. герцога Медина Сидониа. Она должна была соединиться с испанским флотом Нидерландов, во главе которого стал герц. Пармский.

Но этому не суждено было осуществиться. Английский флот, более численный, но не располагавший такими большими судами, как испанский, не давая открытого сражения, стал нападать на испанские галеоны с двух сторон. Истребляя те, которые отставали в плавании, он в значительной степени уменьшил число судов, поставленных под команду испанского адмирала. В ночь с 8-го на 9-ое авг. англичане напали затем на Непобедимую армаду, которая, убегая от преследований, ушла из Ла-Манша в Немецкое море. Но здесь буря рассеяла испанские суда: одни прибиты были к голландскому берегу, другие ушли на север и принуждены были обогнуть Шотландию. Большинство испанских судов на обратном пути разбилось об утесы островов Оркней и Гебридских; из 130-ти всего 53 достигли испанского берега и вошли в гавань Виго. Поражение Непобедимой армады сделало Англию на долгие годы владычицей над морями. Она воспользовалась новым для нее положением, чтобы, продолжая войну с Испанией на море, в то же время положить основание колониям в Нью-Фаундлэнде и Виргинии. Во главе обоих предприятий стал знаменитый Уольтер Роли (Walter Raleigh). Успешная колонизация американской территории, названной в честь королевы-девственницы Виргинией, обогатила европейский обиход двумя новыми продуктами: табаком и картофелем.

Царствование Елизаветы ознаменовано упрочением английского владычества в Ирландии. Страна эта была главным очагом католической агитации против королевы; посланный в нее папский легат Николай Сэндёрс стоял во главе этой агитации и поддерживал кельтические кланы в их стремлении изгнать англичан с острова. Папа в 1580 г. послал в помощь восставшим отряд наемников. Восстание все же было легко подавлено, однако в 1598 г. возникло новое, более грозное. Елизавета поручила усмирение Ирландии Роберту Дэверё, графу Эссекскому, пользовавшемуся ее личной привязанностью и уже руководившему походом в Нидерланды. Во главе 20.000 войска он подавил восстание южных и центральных провинций, но не мог овладеть северными и по договору с вождем повстанцев О′Нилем от имени королевы обещал терпимое отношение к католикам и сохранение за ним титула графа. Но Елизавета не пожелала утвердить этого договора. Тогда Эссекс не отступил перед мыслью поднять открытый мятеж в Лондоне при помощи передовых протестантских сектантов, которые, за отрицание всего, что не вытекает прямо из Библии, были прозваны "пуританами". Однако, Эссекс ошибся насчет размеров, какие могло принять движение; число его приверженцев оказалось незначительным. Он был схвачен, предан суду и казнен в февр. 1601 г. Уже в том факте, что Эссекс рассчитывал на поддержку пуритан, легко усмотреть, что они принадлежали к числу недовольных. Причина тому лежала в нежелании английского правительства пойти далее известных уступок протестантизму, а пуритане по духу близки были к кальвинистам - отрицали епископскую власть и стояли за свободу проповеди или, как они говорили, "свободу пророчествования", т. е. за импровизацию, обыкновенно опиравшуюся на произвольное толкование текстов. Под "пуританами" разумелись последователи разных сект: и пресвитериане, близкие к тем, которые овладели властью в Шотландии, и последователи Брауна (см. браунисты), и баптисты (см.), и многие иные сектанты, в числе которых можно найти родоначальников и американских шэкеров и единомышленников моравских братий, доселе образующих небольшие и свободные церкви в Шварцвальде.

В последние годы царствования Елизаветы многие из пуритан прошли на выборах в парламент, и этим объясняется подъем его духа и рост в нем оппозиции. В виду такой перемены правительство намеревалось сразу положить предел свободе прений. Обращаясь к парламенту в 1593 г., оно заявляет ему от имени королевы, что свобода речи не должна быть понимаема в том смысле, что всякий вправе говорить, что ему взбредет на ум; она означает только то, что в ответ на правительственное предложение можно сказать "да" или "нет". Другими словами, от имени королевы парламенту заявляется, что за ним не признается никакого почина и роль его должна быть более или менее пассивной: ему надлежит выслушивать правительственные предложения и, при нормальных условиях, принимать их с той или другой поправкой, в редких же случаях отвергать. Парламент не мирится с таким сужением его роли и настаивает на том, что ему - и никому, помимо него, при участии, однако, короля или королевы, - принадлежит право рассмотрения всевозможнейших вопросов, затрагивающих народную жизнь, и что притязания Елизаветы решать важнейшие вопросы, подлежащие ведению законодательной власти, в своем Совете, решать их путем издания указов-прокламаций противоречат исконным его правам. Со времени Эдуарда VI, когда парламент протестовал против уравнения указов с законами или статутами, парламент 1593 г. первый выступил в защиту исконных законодательных функций английского народного представительства против попыток обратить эти функции в законосовещательные.

Тот же парламент оставил следы в истории развития конституционных вольностей отстаиванием права проверки им самим правильности полномочий, полученных его депутатами. Когда правительство заявило требование, чтобы поверка полномочий производима была не парламентом, а канцлерским судом, т. е. учреждением правительственным, так как канцлер назначался королевой, то парламент увидел в этом нарушение своей прерогативы и стал настаивать на сохранении старинных порядков, установившихся еще в средние века; согласно им, проверка полномочий и суждение о правильности выборов принадлежали не кому иному, как парламенту. С этого времени такой порядок стал неизменным. Он продолжал держаться до последней трети XIX века (1868 г.), когда признано было более целесообразным вверить эту заботу судебным органам (с 1880 г. проверка правильности выборов производится двумя судьями высшего Суда - King′s bench division of the High Court of Justice).

1593 год в летописях конституционного развития Англии должен быть отмечен еще потому, что парламент, вступив в столкновение с правительством, настаивал в нем еще на двух вопросах, решение которых стало прецедентом для будущего. Он высказал тот взгляд, что верхняя палата, или палата лордов, не вправе вносить изменений в государственную роспись, составленную нижней палатой, так как последняя представляет собой массу плательщиков, - а вправе только или целиком принять эту роспись, или целиком ее отвергнуть. Вот почему каждый раз, когда в Англии возникает вопрос о моменте, с которого установлен этот конституционный принцип, продолжающий держаться и по настоящее время и по которому палата лордов не может вносить изменений в государственную роспись, а может только принять или отвергнуть ее целиком, ссылаются на прецедент, созданный парламентом 1593 г. Наконец, тот же парламент - и еще в большей мере парламент 1601 г. - выступил против притязаний правительства считать делом, зависящим от оного только короля и его Тайного совета, учреждение торговых и колониальных монополий. Правительство эпохи Елизаветы обратилось впервые, как мы видели, к широкой колонизационной политике. С этого момента начинаются первые попытки основания колоний в Новом Свете. Правительство при этом выдавало колониальные грамоты и создавало, таким образом, монополии каждый раз при участии одного лишь Тайного совета. Парламент требует, чтобы ему впредь делались предложения относительно учреждения тех или других корпораций, в пользу которых создается монополия производства или торга в той или другой отрасли промышленности. Таким образом, уже в это время ставится тот вопрос, который два столетия спустя примет роковой характер для дальнейшей зависимости штатов Сев. Америки от метрополии, вопрос о том, подлежит ли заведование колониальной политикой королю в совете или королю в парламенте.