Глава десятая. Мрачный Новый год

Война в конце 1939 года все еще находилась в состоянии зловещего транса. Тишину на Западном фронте нарушал лишь случайный пушечный выстрел или разведывательный патруль. Армии изумленно смотрели друг на друга из-за своих укреплений через никем не оспариваемую ничейную землю.

"Есть некоторое сходство,- писал я Паунду в рождество, - Между нынешним положением и концом 1914 года. Завершился переход от мира к войне. Внешние моря, по крайней мере на данное время, свободны от вражеских надводных кораблей. Линия фронта во Франции неподвижна. Но, кроме того, мы отразили на море первую атаку немецких подводных лодок, тогда как в ту войну она началась лишь в феврале 1915 года, и научились плавать среди новых магнитных мин. Затем, линия фронта во Франции проходит по государственной границе, тогда как в 1914 году шесть или семь французских провинций и Бельгия находились в руках противника. Таким образом, я считаю нынешнее положение лучшим, чем в 1914 году. Кроме того, мне кажется (но это впечатление может в любой момент измениться), что кайзеровская Германия была более трудным противником, чем нацистская Германия.

Вот самое приятное, что я могу сообщить в рождество в наше тяжелое время".

Пока ни один союзник не поддержал наше дело. Соединенные Штаты были сдержаннее, чем когда бы то ни было. Я упорно продолжал переписываться с президентом, но не встречал большого отклика. Министр финансов жаловался на истощение наших долларовых ресурсов. Мы уже подписали пакт о взаимопомощи с Турцией и рассматривали вопрос, какую помощь мы можем оказать ей из наших ограниченных средств. Напряженность, вызванная финской войной, ухудшила и без того плохие отношения с Советами. Любые действия, предпринятые нами для помощи финнам, могли привести к войне с Россией. Коренной антагонизм между Советским правительством и нацистской Германией не помешал Кремлю активно помогать материалами и услугами усилению мощи Гитлера. Коммунисты во Франции и те, какие были в Англии, осуждали "капиталистическо-империалистическую" войну и делали все возможное, чтобы тормозить работу на военных заводах. Они, несомненно, оказывали пагубное и разлагающее влияние на французскую армию, уже и без того уставшую от бездействия. Мы продолжали искать расположения Италии, оказывая ей любезности и заключая выгодные для нее контракты, но не могли быть спокойны и не видели никакого прогресса на пути к установлению дружбы. Граф Чиано был любезен с нашим послом, Муссолини держался отчужденно.

Итальянский диктатор, однако, сам испытывал опасения. 3 января он написал Гитлеру откровенное письмо, выражавшее его сильнейшее неодобрение соглашения Германии с Россией.

"Никто не знает лучше, чем я, с моим сорокалетним политическим опытом, что политика, в особенности революционная политика, предъявляет свои тактические требования. В 1924 году я признал Советы. В 1934 году я подписал с ними договор о торговле и дружбе. Поэтому я понимал, в особенности учитывая, что предсказание Риббентропа о невмешательстве Великобритании и Франции не оправдалось, что Вы вынуждены избегать второго фронта. За это Вам пришлось заплатить тем, что Россия, не нанеся ни единого удара, получила в Польше и в Прибалтике большой выигрыш от войны.

Но я, родившийся революционером и не изменивший своей революционности, говорю Вам, что Вы не можете постоянно подчинять принципы Вашей революции тактическим нуждам данного момента... Считаю своим долгом добавить, что любой дальнейший шаг в отношениях с Москвой вызвал бы катастрофические последствия в Италии, где антибольшевистские чувства являются всеобщими, абсолютными, твердыми как гранит и нерушимыми. Разрешите думать, что этого не случится. Только в России, и нигде больше, Вы найдете решение вопроса о вашем жизненном пространстве... В тот день, когда мы уничтожим большевизм, мы выполним свой долг перед нашими обеими революциями. Тогда наступит черед великих демократий, которые не могут справиться с гложущим их раком..."

Весь январь финны держались стойко, и в конце месяца численно увеличившиеся русские армии еще стояли на своих позициях. Красная авиация продолжала бомбить Хельсинки и Вийпури, и финское правительство стало настойчивей взывать о присылке самолетов и военных материалов. По мере того как короче становились арктические ночи, налеты советской авиации усилились не только на финские города, но и на коммуникации финской армии. Пока что Финляндия получила лишь ничтожное количество военных материалов и всего лишь несколько тысяч добровольцев из Скандинавских стран. В Лондоне в январе открылось вербовочное бюро, и в Финляндию отправили несколько десятков английских самолетов; часть из них прямо по воздуху. Но ничего действительно полезного сделано не было.

Проволочки в вопросе о Нарвике продолжались бесконечно.

Хотя английский кабинет был готов оказать нажим на Норвегию и Швецию с целью получить согласие на транспортировку через их территорию материалов, посылаемых в Финляндию, он возражал против менее важного мероприятия - минирования норвежских вод. Первая задача была благородной, вторая - чисто тактической. Кроме того, каждому было ясно, что Норвегия и Швеция откажутся разрешить доставлять Финляндии материалы через их территорию, так что все равно из этого проекта ничего не вышло бы.

После одного заседания военного кабинета с чувством досады и раздражения я писал своему коллеге:

15 января 1940 года

"Мое беспокойство объяснялось главным образом теми ужасными трудностями, которые ставит на пути конкретных действий наш аппарат ведения войны. Я вижу такую огромную стену помех, Уже воздвигнутую или воздвигаемую, что сомневаюсь, может ли какой-либо план одолеть ее. Посмотрите, какие препятствия приходилось преодолевать в течение семи недель, когда мы обсуждали операцию в Нарвике. Во-первых, возражения экономических министерств: снабжения, торговли и т. д. Во-вторых, возражения объединенной плановой комиссии. В-третьих, возражения комитета начальников штабов. В-четвертых, коварный довод "не портите большого плана ради малого", когда в действительности было очень мало шансов на решительное осуществление большого плана. В-пятых, возражения юридического и морального порядка, которые постепенно были преодолены. В-шестых, позиция нейтральных стран, и прежде всего Соединенных Штатов. В-седьмых, сам кабинет с его многочисленными аспектами критики. В-восьмых, когда все было урегулировано, пришлось консультироваться с французами. Наконец, надо было согласовать вопрос с доминионами, где общественное мнение не изменилось в такой же степени, как в Англии, поскольку доминионы не испытали того, что испытали мы. Все это заставляет меня думать, что при нынешнем положении дел мы будем вынуждены просто ждать страшных атак врага, к которым мы не в состоянии подготовиться одновременно везде без того, чтобы пагубно не распылять наши силы.

Я продвигаю два или три проекта, но все они, я боюсь, рухнут под колоссальным натиском негативных доводов и сил. Извините меня, если Вам покажется, что я высказал свою озабоченность в такой раздраженной манере. Одно абсолютно несомненно: победы никогда не обеспечишь, идя по линии наименьшего сопротивления.

Однако сейчас вся эта нарвикская история пока откладывается вследствие угрозы Бельгии и Голландии. Если она осуществится, положение придется рассматривать в свете совершенно новых событий... Если в Бельгии и Голландии разыграется крупное сражение, это, возможно, окажет решающее влияние на Норвегию и Швецию. Даже если битва закончится только вничью, они смогут почувствовать себя гораздо более свободными, а для нас диверсия может стать даже еще более необходимой".

Были и другие причины для беспокойства. Перевод нашей промышленности на военные рельсы не осуществлялся необходимыми темпами. Выступая 27 января с речью в Манчестере, я подчеркнул важное значение увеличения числа рабочих и вовлечения в промышленность большого числа женщин, чтобы заменить мужчин, призванных на военную службу, и сделать нас более сильными.

Однако делалось очень немногое, и, по-видимому, отсутствовало сознание чрезвычайной важности положения. Среди лейбористов и тех, кто руководил производством, а также среди руководителей военных операций господствовало настроение апатии.

10 января опасения по поводу Западного фронта получили подтверждение. Майору из штаба германской 7-й авиационной дивизии приказали доставить некоторые документы в штаб-квартиру в Кельне. Желая выгадать время для личных целей, он решил лететь через лежащую на пути бельгийскую территорию. Самолет сделал вынужденную посадку, и бельгийская полиция арестовала его, забрав документы, которые он отчаянно пытался уничтожить. Эти документы содержали полный и конкретный план вторжения в Бельгию, Голландию и Францию, которое Гитлер решил предпринять. Французскому и английскому правительствам передали копии этих документов, а немецкого майора отпустили, предоставив ему объясняться со своими начальниками. Меня информировали обо всем этом тотчас же, и мне казалось невероятным, чтобы бельгийцы не разработали плана, предлагающего нам ввести наши войска в Бельгию. Но они ничего не предприняли. Во всех трех странах, которых это затрагивало, высказывалось предположение, что это, вероятно, ловушка. Но такое казалось неправдоподобным. Немцам не было никакого смысла пытаться заставить бельгийцев поверить, что они собираются напасть на них в недалеком будущем. Это могло бы побудить бельгийцев сделать то, чего немцы меньше всего желали, - разработать вместе с французами и англичанами план, предусматривающий, что в одну прекрасную ночь французские и английские войска быстро и тайно вступят на территорию Бельгии. Я верил в предстоящее нападение. Но бельгийский король не раздумывал над этим. Он и его военачальники просто выжидали, надеясь, что все обойдется.

Несмотря на документы, найденные у немецкого майора, ни союзники, ни государства, которым угрожала опасность, не предприняли никаких новых действий. Гитлер же, как мы теперь знаем, вызвал Геринга и, узнав, что захваченные документы действительно представляли собой полные планы вторжения, излив свой гнев, приказал подготовить новые варианты.

Таким образом, в начале 1940 года стало ясно, что Гитлер имел детальный план вторжения во Францию с захватом Бельгии и Голландии. Если бы вторжение началось, немедленно вступил бы в действие разработанный генералом Гамеленом план "Д", который предусматривал движение 7-й французской армии и британской армии. План "Д" был детально разработан и по первому слову мог быть приведен в исполнение. Этот курс действий, против которого в начале войны возражали начальники штабов британских вооруженных сил, был официально и определенно подтвержден в Париже 17 ноября 1939 года. Основываясь на этом плане, союзники ожидали предстоящего удара, а Гитлер - наступления подходящего времени для военного похода, погода для которого могла быть весьма благоприятной начиная с апреля.

Зимой и весной британские экспедиционные войска приводили себя в порядок и укрепляли свои позиции, готовясь к войне наступательной или оборонительной. Все, от высших до нижних чинов, напряженно трудились, и тот факт, что впоследствии они оказались на высоте, в значительной степени объяснялся тем, что они полностью использовали возможности, представившиеся им зимой. К концу "сумерек войны" состояние английской армии значительно улучшилось. Кроме того, она возросла и численно. В марте 1940 года прибыли 42-я и 44-я дивизии, которые во второй половине апреля были отправлены на фронт. В том же месяце прибыли 12, 23 и 46-я дивизии. Они были посланы во Францию, чтобы закончить военную подготовку и обеспечить дополнительную рабочую силу для всяких текущих работ. У них не хватало даже оружия и снаряжения, какое бывает в каждой части, и у них не было артиллерии. Тем не менее эти дивизии неминуемо были вовлечены в бой, когда начались сражения, и хорошо проявили себя.

Ужасным пробелом в нашей довоенной подготовке было отсутствие у английских экспедиционных войск бронетанковых дивизий. Великобритания, родина танков всех видов, в период между двумя войнами слишком мало внимания обращала на производство этого рода оружия, которое скоро стало господствующим на поле боя. Спустя восемь месяцев после объявления войны наша небольшая, но хорошая армия, когда настал час испытания, имела только 1-ю армейскую танковую бригаду, насчитывавшую семнадцать легких танков и сто "пехотных" танков. Только двадцать три из этих танков имели на вооружении 42-мм пушки, остальные танки имели только пулеметы. Было также семь территориальных танковых полков, имевших транспортеры и легкие танки. Эти полки были сведены в две легкие танковые бригады. Если не считать недостатка в танках, боеспособность британских экспедиционных войск заметно возросла.

События на французском фронте были менее удовлетворительными. Если вы имеете большую национальную армию, состоящую из призывников, настроение народа отражается на этой армии, в особенности если она дислоцирована на родине и имеет тесный контакт с населением. Отнюдь нельзя сказать, что в 1939-1940 годы Франция смотрела на войну с воодушевлением или хотя бы с большой надеждой. Беспокойная внутренняя политика последнего десятилетия породила разобщенность и недовольство. Реагируя на рост коммунизма, значительные элементы во Франции повернули к фашизму. Эти люди охотно слушали искусную пропаганду Геббельса и передавали ее дальше в виде сплетен и слухов. Точно так же и в армии сказывалось разлагающее влияние коммунизма и фашизма^*, а долгие зимние месяцы ожидания предоставили время и возможности для действия яда.

^* (В тот период коммунисты во Франции и Англии находились в сложном положении. Сталинское правительство оправдывало войну Германии против западных демократий, всячески выражало свою солидарность с третьим рейхом. Установки компартий этих стран требовали борьбы коммунистов как против фашистских агрессоров, так и против своих империалистических правительств, возглавлявшихся Чемберленом и Даладье, которые своей близорукой политикой не смогли предотвратить вторую мировую войну, а осенью 1939 г. - зимой 1940 г. вели "странную войну", вызывавшую недовольство широких кругов общественности Франции и Англии.)

Для создания в армии здорового морального духа имеют значение очень многие факторы. Один из самых важных - это занятость людей полезной и интересной работой. Безделие порождает всякое зло. Зимой было много дел, которыми следовало заниматься: надо было продолжать военное обучение; укрепления либо не были закончены, либо находились в неудовлетворительном состоянии; даже на линии Мажино не хватало многих вспомогательных полевых укреплений. Солдаты становятся физически крепкими, если они занимаются физическим трудом. Однако тех, кто посещал французский фронт, часто поражала атмосфера спокойного безразличия, о котором свидетельствовало, по-видимому, плохое качество выполняемых работ, отсутствие активности. На дорогах в тылу французских войск царила тишина, тогда как на дорогах в тылу английских войск, занимавших определенный участок фронта, наблюдалось непрерывное движение. Боеспособность французской армии, вне всякого сомнения, снизилась в течение зимы. Несомненно также, что осенью французские войска сражались бы лучше, чем весной. Вскоре они были ошеломлены быстротой и яростной силой германского натиска. Только на последней стадии этой короткой кампании полностью проявились подлинные боевые качества французского солдата, поднявшегося на защиту своей страны против извечного врага. Но было уже слишком поздно.

Между тем продолжалась разработка германских планов прямого нападения на Норвегию и молниеносной оккупации Дании. 27 января 1940 года фельдмаршал Кейтель составил по этому вопросу следующий меморандум:

"Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами хочет, чтобы продолжалась работа над проектом "N " под моим непосредственным и личным руководством и в полном соответствии с общей военной политикой. С этой целью фюрер уполномочил меня взять на себя руководство дальнейшей подготовкой".

Детальное планирование этой операции осуществлялось через обычные каналы.

В начале февраля, когда премьер-министр собирался в Париж на заседание союзнического верховного военного совета, он впервые пригласил меня с собой. Чемберлен просил меня встретиться с ним на Даунинг-стрит после обеда.

Главной темой, обсуждавшейся 5 февраля, была "помощь Финляндии". Были одобрены планы отправки в Норвегию трех или четырех дивизий, чтобы убедить Швецию разрешить нам посылать материалы и подкрепления финнам и кстати добиться контроля над железными рудниками в Елливаре. Как и следовало ожидать, шведы не согласились, и, хотя была проведена большая подготовка, весь проект провалился. Чемберлен сам выступал от имени нашей страны, а различные английские министры, присутствовавшие на заседании, вставляли лишь незначительные замечания. Протокол свидетельствует, что я не сказал ни слова.

На следующий день, когда мы пересекали Ла-Манш, произошел забавный инцидент. Мы заметили плавучую мину. Я сказал командиру корабля: "Взорвем ее орудийным огнем". Мина взорвалась с сильным грохотом, и большой осколок прилетел к нам. В какое-то мгновение показалось, что он упадет на мостик, где собрались все политические деятели и некоторые другие видные лица. Однако осколок упал на полубак, где, к счастью, никого не оказалось, и никто не был ранен. Таким образом, все сошло благополучно. С этого времени премьер-министр всегда приглашал меня сопровождать его наряду с другими на заседания верховного военного совета. Но я не мог каждый раз доставлять ему подобное развлечение.

Совет решил, что очень важно, чтобы Финляндия была спасена, что без подкреплений в количестве от тридцати до сорока тысяч обученных солдат она не сможет продержаться дольше весны, что одного нынешнего притока разнородных добровольцев недостаточно и что гибель Финляндии была бы серьезным поражением для союзников. Поэтому необходимо было послать союзные войска либо через Петсамо, либо через Нарвик, либо через другие норвежские порты. Операции через Нарвик было отдано предпочтение, так как она позволила бы союзникам "одним выстрелом убить двух зайцев" (то есть помочь Финляндии и отрезать немцам доступ к железным рудникам). Две английские дивизии, предназначенные к отправке в феврале во Францию, теперь оставались в Англии и готовились к военным действиям в Норвегии. Тем временем должны были быть приложены все усилия, чтобы обеспечить согласие и, если возможно, сотрудничество норвежцев и шведов. Вопрос, что предпринять, если Норвегия и Швеция откажутся, что казалось вероятным, никогда не ставился.

Решение Гитлера предпринять вторжение в Норвегию было принято, как мы знаем, 14 декабря, и штабная работа начала осуществляться под руководством Кейтеля. По предложению Кейтеля 20 февраля Гитлер срочно вызвал в Берлин генерала Фалькенхорста, который в то время командовал армейским корпусом в Кобленце. Фалькенхорст участвовал в германской кампании в Финляндии в 1918 году, и с этой темы у него с фюрером началась беседа. Генерал описал этот разговор на Нюрнбергском процессе:

"Гитлер напомнил мне о моем опыте в Финляндии и сказал: "Сядьте и расскажите, что вы там делали". Через минуту фюрер прервал меня. Он подвел меня к столу, покрытому картами, и сказал: "Я имею в виду нечто похожее - оккупацию Норвегии; так как меня информировали о том, что англичане намерены высадиться там, я хочу опередить их".

Затем, расхаживая взад и вперед, он изложил мне свои доводы: "Оккупация Норвегии англичанами была бы стратегическим обходным движением, которое привело бы англичан в Балтийское море, где мы не имеем ни войск, ни береговых укреплений. Наши успехи на Востоке, как и успехи, которых мы собираемся достигнуть на Западе, были бы ликвидированы, так как противник оказался бы в состоянии наступать на Берлин и подорвать опору наших двух фронтов. Во-вторых и в-третьих, завоевание Норвегии обеспечило бы нашему флоту свободу движения в Гельголандской бухте и защиту наших судов, вывозящих шведскую руду"... Наконец, он сказал мне: "Я назначаю вас командующим этой экспедицией".

В тот же вечер Фалькенхорста снова вызвали в имперскую канцелярию, чтобы обсудить с Гитлером, Кейтелем и Йодлем детали оперативных планов норвежской экспедиции. Вопрос, какая операция будет предпринята в первую очередь, имел важнейшее значение. Предпримет ли Гитлер операцию в Норвегии до или после операции "Гельб" - нападение на Францию? 1 марта он принял решение: сначала операция в Норвегии. Запись в дневнике Йодля 3 марта гласила: "Фюрер решает осуществить "Везер юбунг" раньше "Гельб" с интервалом в несколько дней".

Незадолго до этого начались неприятные налеты авиации на наши суда вдоль всего восточного побережья. Помимо океанских судов, направлявшихся в крупные порты, ежедневно в море или в портах на побережьях находилось около трехсот двадцати судов водоизмещением от пятисот до двух тысяч тонн каждое, причем многие суда перевозили уголь в Лондон и на юг страны. Только некоторые из этих небольших судов имели зенитные пушки, и поэтому вражеские самолеты сосредоточили свои действия на этой легкой добыче. Они атаковали даже плавучие маяки. Эти суда - верные слуги моряков, стоящие на якорях в открытых местах близ отмелей у наших берегов, были полезны для всех, в том числе даже для мародерствующих немецких подводных лодок, и ни в одну предыдущую войну их никто никогда не трогал. Теперь же несколько плавучих маяков потопили или повредили, причем хуже всего пришлось плавучему маяку у устья реки Хамбер, где яростным пулеметным огнем были убиты восемь из девяти членов команды судна.

Система конвоирования оказалась столь же эффективной защитой от нападения самолетов, как и от подводных лодок. Однако делалось все возможное, чтобы найти какое-нибудь вооружение для каждого судна. Поскольку зенитных пушек не хватало, использовались все средства, какие были под рукой. Однажды немецкий воздушный пират был сбит сигнальной ракетой. Флот метрополии смог выделить для английских и союзных торговых судов на восточном побережье некоторое количество пулеметов с расчетами. Эти моряки с их оружием переходили с одного судна на другое, сопровождая их в каждый рейс через опасную зону. К концу февраля смогла оказать помощь и армия, и, таким образом, была создана организация, позднее ставшая известной под названием "морская королевская артиллерия".

Не весь горизонт был мрачен. Во внешних морях после уничтожения "Адмирала графа Шпее" в декабре действий вражеских рейдеров уже более не наблюдалось и продолжалась работа по очищению этих морей от германских судов. В течение февраля шесть немецких судов вышли из Испании, пытаясь добраться до Германии. Но удалось это только одному из них. Из остальных пяти судов три были захвачены, одно затоплено самой командой и одно потерпело крушение в Норвегии. Семь других немецких судов, пытавшихся в течение февраля и марта прорвать блокаду, перехватили наши сторожевые корабли. Все они, кроме одного, были затоплены по приказу их капитанов. Всего к началу апреля 1940 года было захвачено нами или затоплено самими немцами семьдесят одно немецкое судно общим водоизмещением 340 тысяч тонн; двести пятнадцать немецких судов оставались запертыми в нейтральных портах. Увидев, что наши торговые суда вооружены, немецкие подводные лодки отказались от применения пушек и стали использовать торпеды. Затем они перешли от торпед к самому недостойному средству ведения войны - скрыто поставленным минам. Я уже говорил, как мы реагировали на применение магнитных мин и как преодолели эту опасность. Тем не менее, больше половины наших потерь в январе произошло из-за этих мин и больше двух третей всех потерь составили суда нейтральных стран.